Какая глушь! — воскликнете вы. И будете опять очень не правы. Это еще совсем не глушь. Тут есть автобусное сообщение, есть школы, больницы и фельдшерские пункты.
Вот там, где этого нет, — там глушь. Там, где нет ни промышленности, ни крупного, рентабельного сельского хозяйства — там совсем худо. В Каратузском районе особенно много деревень, брошенных на произвол судьбы, — ведь экономика района развалена. Особенно плохо там, где все создавалось вокруг леспромхоза. Теперь добывать лес «невыгодно». Нет средств на любые объекты социальной сферы, нет средств на транспорт.
Ближайший врач оказывается в тридцати, сорока, даже в ста километрах от деревни. Что делать, если внезапно заболел зуб? Вероятно, рвать самим. А что, если приступ печеночной колики? Или микроинфаркт? В июньскую жару, когда дождей почти не выпадает, у кого-то из деревенских стариков обязательно что-то да случится. Вопрос, прямо скажем, невеселый, потому что делать в этом случае нечего. Надеяться на железное здоровье, отлеживаться… А если дело серьезное — помирать. Связи ведь все равно нет.
В древние советские времена от любого леспромхоза и лесхоза до Каратузского три раза в неделю ходил если не автобус, то уж наверняка «будка», то есть, попросту говоря, леспромхозовский ГАЗ-66 с фанерной будкой в кузове и с сиденьями для пассажиров.
Но уже пять лет, как никакая «будка» никуда не ходит.
В те же древние времена каждый день во все даже самые маленькие деревушки ходила машина со свежевыпеченным хлебом, а очень часто и с другими товарами. Но те же самые пять лет назад магазины в деревнях «прихватизировали», а владелец за товарами ездит нечасто и о поездках никого не извещает.
Не говоря о том, что «будка» тоже не всем по карману.
Средневековая отрезанность от всего мира. Отсутствие электроэнергии (нет денег и на это). Полная предоставленность самим себе.
Судьба жителей таких «депрессивных» деревень невесела. Кто мог — давно сбежал и хорошо, если в город. Судьба остальных — отвыкать от благ современной цивилизации, от принадлежности к огромному народу и государству, да заодно и от труда. Может быть, самое страшное — даже не старики, умирающие от болезней, которые и болезнями-то не считаются уже лет сто, со времен земских врачей. Как хотите, сограждане, а я не в силах представить себе ничего страшнее, чем взрослый, здоровый мужик, которому нечего делать, негде приложить себя. В конце концов, даже подворье не забирает всех сил, да и не позволяет обеспечить семью. Люди выходят на трассу пешком или на редких попутках добираются до поселков покрупнее, до райцентра, выносят то ведро огурцов, то несколько пучков лука, то ведра жимолости или голубики. Прокормиться этим невозможно, но можно купить хлеба (ведь и это проблема). А проданное ведро голубики или клюквы позволит пить целую неделю.
Нет, правда, что должен делать обездоленный человек? Тот, кто в расцвете мужских сил не может прокормить семью собственным трудом? Как правило, он начинает пить.
— Мужики из таких деревень — никуда не годные работники, — говорят предприниматели, — они отвыкли работать. Им интереснее мелкие случайные заработки, а не постоянный напряженный труд.
Мне трудно судить, насколько это справедливо, но похоже, что нет дыма без огня. В обездоленных селах люди теряют свое будущее.
В этих местах, если забраться поглубже в тайгу, есть несколько озер, извилистых и глубоких. Это старицы реки, но река ушла от них так далеко, что уже никакой связи нет. Прямо в глухой тайге выходишь на вязкое место, под ногою все сильнее чавкает, и открывается озеро… Хоть даже оно уже открылось— подойдете вы к воде не везде, потому что местами совсем топко, и если не поберечься, можно и провалиться в трясину. К озеру ведут всего несколько тропок, и кончается каждая тропка одинаково: натоптанной площадкой на торфяной черной земле, вросшей в эту землю избушкой с крохотным окошком, зудом от бесчисленных эскадрилий комаров. Здесь же, у избушки, должна, по идее, лежать длинная узкая лодка, сделанная из цельного ствола осины. Но это только по идее, потому что местные жители на рыбалку не ходят.
Говорят, что в озерах ловили давно исчезнувшие тут коренные жители. Местные называют их почему-то «научным» словом «палеоазиаты». А из русских, по слухам, ловили люди только одной семьи: Васильевых. Потому что на этих озерах нехорошо, и православному, прямо скажем, делать на этих озерах нечего. А могучий старик Игнат Васильев, между нами говоря, знал…
В деревнях не говорили никогда: «он колдует» или «она ведунья». Так говорили о людях совсем нехороших, опасных для других. О людях вполне приличных, от которых нет вреда соседям, высказывались более емко и более просто: «он знает». Вот и кузнец Игнат Васильев знал. Это Игнат и его бесчисленные сыновья и зятья поставили тут, на этих трех озерах, избушки, привезли на подводах лодки. Выгодное это было дело — на озерах ловилась такая щука, как нигде больше. Впрочем, почему «ловилась»?! Она и сейчас ловится, да еще какая! Мои друзья из одного академического института познали это на собственном опыте…
Но был в использовании удивительных озер большой, неожиданный перерыв… Потому что после смерти основателя рода Игната Васильева как-то все меньше ходили на озера его сыновья и зятья, а внуки, так получилось, и совсем перестали ходить. Почему? Рыба в озерах иссякла? Ничего подобного! Как ловились щуки в рост человека, так и ловились. Между прочим, ничего, кроме щуки, не водилось в этих озерах. Местные их так и называли — чертовыми, потому что была в этом какая-то странность, и неприятная странность — что же это они едят, щуки?! То есть и местные подозревали, и потом научные работники им объяснили вполне определенно, что ели щуки собственный молодняк: каждый размер ел тех, кто их пока еще мельче, а самые крохотные щучки, только что вылупившиеся из икринки, ели водяных жучков и паучков. Это своеобразие озер делало их для местных еще неприятнее, и щуки, за их каннибальский нрав, нравились им еще меньше.
Но ловить щук, конечно же, перестали вовсе не из-за того, чтобы не есть гадких, неправильно питающихся рыб. И не из-за того, что стало до озер труднее добираться, наоборот: раньше надо было полдня ехать на лошади, телегой, чтобы вывезти «урожай» щук. Теперь можно оставить машину где-то в километре от избушки. Вроде бы и жилье надо было бы ставить тут на твердом месте, подальше от воды, где больше дров и несравненно суше. Но, видимо, у тех, кто осваивал озерные богатства, была какая-то совсем другая логика, и избушки поставили в сырости.
Факт остается фактом — щук на Чертовых озерах местные не ловят, а ловят только приезжие из Минусинска или из Красноярска, если им ехать на такое расстояние не жалко времени, сил и бензина. Но и приезжие появляются почему-то чаще всего на один день, приезжают утром, а вечером, по первой темноте, уже отправляются обратно. Естественно, самая крупная рыба ускользает во время такого гусарского налета, и привозят горе-рыбаки всякую мелочь сантиметров в сорок-пятьдесят длиной.
Вот и решили трое друзей, заядлых рыбаков, потревожить Чертовы озера. Места эти они знали, и неплохо, с местными общались постоянно, пока работали в экспедициях. Бывали и на Чертовых озерах, изучая их водную фауну. Даже написали двое из них в соавторстве статью, смысл которой был очень прост — пес его знает, каким это образом ухитряются щуки находить пропитание в озере.
Ну вот, и решили они приехать уже по-другому, не с научными целями, а с производственными: наловить побольше щук себе в запас и на продажу. Сказано — сделано! Взяли друзья, два Сергея и Миша, все необходимое — свечи, запас макарон, ружья, рыболовные снасти, сели в «жигуль» и поехали. Ехали весь день. И этот красивый, необычный путь я уже описал. Начинало смеркаться, когда приехали друзья в деревню, название которой я не стану называть, как и фамилии героев. Приехали к избе знакомой бабы Кати, попросились у нее переночевать. А за ночлег и если баба Катя позволит использовать избу, как постоянное пристанище, обещали ей большую щуку.
Жила баба Катя одна, пустила рыбаков охотно, тем более, что рыбаки достали бутылку с «огненной водой» и стали ей активно наливать, угощая пирогами, привезенными из Красноярска. Пригорюнившись, повествовала баба Катя, как стало жить население района (раньше все-таки не бедствовавшее) в эпоху «радикальных реформ». То вот одну знакомую семью доставили в районный центр в больницу с диагнозом «общее истощение». То у других— заворот кишок, непроходимость, сильные боли. Их давай опять же в больницу, на операционный стол. И выясняется — кишечник забит комбикормом. Они и питались комбикормом последние месяцы, и все сходило, потому что распаривали комбикорм они хорошо. А тут вот распарили хуже обычного, и разбух он уже у них прямо в животах…
В общем, много «веселых» историй рассказала друзьям баба Катя, и такие же «веселые» мысли были у друзей, когда они заваливались спать. Наверное, не раз они удивлялись — а что ж не пытались эти гибнущие люди поймать что-то в Чертовом озере?