– Допрашивали, а как же, – кивнула тетя Галя. – Опер тут с утра парился, ждал-ждал, не пил, не ел. Так в нее и вцепился, лишь только доктор разрешил. А она глазоньки вылупила: знать ничего не знаю и ведать не ведаю, даже имени своего, не говоря уж о том, как оказалась с простреленным плечом под убитым мужиком!
– Что, серьезно? – Альбина так и замерла с руками, воздетыми над головой. Накрахмаленный чепчик повис в воздухе. – Так-таки ничего не сказала?
– Ни-ни! Следователь как только ни извертался, чтоб ее пронять, да все впустую. Одни охи: не знаю, не помню, не имею представления. Там, в милиции, небось думали, что она в курсе, кто стрелял в этого, как его, а она-то… Конечно, сотрясение у нее легкое, я сама слышала, как доктор следователю говорил: мало шансов было мозги отшибить, а вот поди ж ты, проверь! Милицейский так и сказал: дескать, пользуясь этим легким сотрясением, она может имитировать какую угодно тяжелую амнезию. А мне кажется, здесь без обману. Ты сама услышишь, как она воет.
– Воет?.. – опасливо оглянулась Альбина. – Как это? Плачет, что ли?
– Говорю тебе! – громким шепотом выкрикнула тетя Галя. – Волком воет! Лежит в темноте, в потолок пялится – и… Ну иди, иди уже! – прекратила она живописное описание, заметив неподдельный ужас, сверкнувший во взгляде племянницы. – Иди, а то я просто с ног валюсь, глаза закрываются.
Глаза у тети Гали между тем совершенно не собирались закрываться, а были от возбуждения даже слегка вытаращены. И вообще вид у нее был на диво бодрый и оживленный. Впрочем, это ничего не значило. Альбина отлично знала за своей тетушкой эту особенность: засыпать, едва коснувшись головой подушки. Можно было не сомневаться, что, стоит Альбине оказаться за дверью, тетя Галя щелкнет задвижкой, бухнется на топчан – и мгновенно обнимется с Морфеем, да так крепко, что у Альбины не будет никаких перспектив освободиться от ночной кабалы, самое малое, до шести утра. Тогда тетя Галя вприскочку прибежит на пост – посвежевшая, отдохнувшая, взбодрившаяся, а ее многострадальная племянница украдкой переоденется и, страшно зевая, потащится на троллейбусе сперва на Щелковскую, домой: выпить кофе и смыть под душем больничные запахи, – а потом уже на метро на другой конец города, на Кутузовский: на работу. Совершенно непонятно, почему тетя Галя так уверена, будто Альбина сутками может обходиться без сна. Она жаворонок, у нее пониженное давление – наоборот, ей всякий недосып мучителен. Нет же. «Ты молодая! – вот и весь тетушкин сказ. – Я в твои годы, знаешь… ого-го! Вообще не спала, ночи напролет с парнями гулеванила!»
Может быть, может быть. Хотя Альбина слабо представляла себе тетю Галю, которая бы «вообще не спала». Скорее, упустив свое ночью, она в полной мере вкушала сладкого дневного сна.
Дневной сон… О, как счастлива была Альбина, когда работала в отделе постельного белья! Тогда ей несколько раз удавалось днем вздремнуть на той роскошнейшей итальянской кровати, что выставлена в витрине универмага, размять на том великолепнейшем разноцветном белье итальянского же производства свои замлевшие косточки, облаченные в чудную, расписанную хвостатыми птицами фланелевую пижаму (made in …). Теперь Альбине приходилось сидеть за огромным столом, уставленным несусветным количеством офисных прибамбасов, и изображать прилежную секретаршу. Конечно, очень может быть, что у таковой должны быть манеры гувернантки и русый узелок на затылке, но кто сказал, что при этом лицо ее должно иметь сонное и унылое выражение? А лицо Альбины из-за тети Гали трижды в неделю было очень сонным и более чем унылым, так что она не без оснований опасалась, что боссы универмага уже ищут ей замену.
Ищут! Да таких замен в Москве – только свистни!..
А тетушке ведь не возразишь. Сразу такое начнется… Ладно, лучше об этом не думать. Лучше верить в то, что вчера сказала Катюшка Калинина: «Если кого уволят, то явно не Богуславскую. У нее глаза до того лживые, что даже правдивыми кажутся. А начальство любит тех, у кого светлые, прозрачные, правдивые глаза!»
Альбина с трудом подавила желание свернуть в ординаторскую, чтобы там посмотреть в зеркало: в самом ли деле у нее такие глаза, как сказала Катюшка?
Сейчас, впрочем, было не до физиогномистики. Надлежало как можно скорее оказаться рядом с пятой палатой, где лежала раненая женщина и где, собственно говоря, и было предписано находиться тете Гале (в данном случае Альбине) большую часть ее ночного дежурства.
Осторожно приоткрыла дверь и постояла, вглядываясь в темноту.
Кое-что все-таки можно было увидеть, даже не зажигая ночника: на улице полыхала могучая реклама «Инкомбанка». Вот интересно, подумала Альбина, говорят, будто «Инком» рухнул, а реклама светит как ни в чем не бывало. Все равно как свет умерших звезд доходит через тысячи лет. Или вот еще подходящая цитата: «Он умер, но дело его (реклама его) живет!».
Глаза постепенно привыкли к полумраку, и Альбина разглядела две кровати по стенкам узкой палаты. Около каждой громоздилось таинственно мерцающее шаткое сооружение: капельница. По информации тети Гали, обе эти капельницы, что мертвому припарка. Больная слева лежала без сознания и могла отдать богу душу каждую минуту. Ну а справа находилась загадочная незнакомка. Ранение ее, строго говоря, относилось к разряду легких, сотрясение – тоже. Но все-таки жертва преступления, все-таки с амнезией… капельница была поставлена как бы для очистки врачебно-милицейской совести.
Ну, вперед!
Альбина осторожно вошла в палату и постояла над умирающей. Господи, сделай так, чтобы эта бедняжка не скончалась нынешней ночью! И опять мысли вернулись на привычный круг. Все-таки со стороны тети Гали жестоко подвергать племянницу таким испытаниям! Что из того, что Альбина живет в ее доме? Она платит тетке не меньше, а то и больше, чем если бы снимала комнату у посторонних людей. Конечно, тетя Галя чуть что – сулит оставить квартиру племяннице… после своей смерти. Но ей едва-едва пятьдесят, а с таким несокрушимым здоровьем она еще ого-го сколько проживет! Пусть живет, конечно… Вообще-то это была тети Галина идея, чтобы Альбина, приехавшая на завоевание Москвы, поселилась «у родного человека». Кстати, идея этого завоевания тоже не Альбине принадлежала, а тети Галиной сестре, матушке Альбининой. Сама-то она предпочла бы остаться в любимом Нижнем Новгороде, ну а уж если в Москве, то поселиться в общежитии. Может быть, и прижилась бы там, и полюбила бы пединститут, куда поступила опять же по матушкиному настоянию и где отучилась, так и не поняв, зачем, собственно, время тратила? Все эти книги, которые изучали на филфаке, она и сама могла бы прочесть, в порядке личной инициативы, а идти работать в школу Альбина никогда не собиралась. Вот уже третий год перебивается случайными заработками, которые почти все уходят тете Гале. Можно, конечно, вернуться домой, в тихий, а по сравнению с Москвой – просто-таки безжизненный Нижний Новгород, но маманя ведь на мелкие полешки испилит неудачницу. Всю жизнь Алина Яковлевна мечтала поселиться в Москве. То, что мечту осуществить самостоятельно не удалось, как-то не помнилось, а вот Альбину матушка поедом будет есть! Нет уж, лучше оставаться при тете Гале. Она ворчлива, конечно, и не без вздорности, и скуповата порою до тоски, но против ее сестрицы – просто шелест утреннего ветерка по сравнению с февральскими завирюхами!
Альбина оглянулась на раненую. Вроде бы спит. Слава богу. Не слышно жуткого воя, который сулила тетя Галя. Еще этого не хватало! И так боязно подойти к ней. Хорошо, если бы и раненой тоже ничего не понадобилось ночью: ни поильник, ни, наоборот, «утка». Хорошо, если бы ночью вообще ничего никому не понадобилось!
Увы, так не бывает. Ладно, Альбина согласна поухаживать за раненой, только бы умирающая как-то протянула ночь.
Склонилась над опасной больной и вслушалась в ее едва уловимое дыхание. Кажется, еще никому на свете Альбина так искренне не желала здоровья и долгих лет жизни, как этой почти незнакомой старухе! А тетя Галя все-таки дура. Сама себе яму роет. Или забыла, чем для нее закончилось вот такое же дежурство Альбины над умирающим в кардиологии?.. Строго говоря, она почти и не дежурила: у постели дремала на стуле жена инфарктника, а Альбина воспользовалась минуточкой – и прилегла на диване в коридоре. И вдруг – вопль:
– Сестра-а!
Альбина суматошно подхватилась: неужели игла капельницы выскочила из вены? Вроде бы все проверено… Но тут же до нее дошло: о капельнице так не кричат, таким голосом. И на бегу грохнула кулаком в дверь ординаторской.
Выскочил дежурный доктор: помятый, всклокоченный – видно, тоже пытался урвать минутку блаженного сна. Засветиться перед этим доктором Альбина не боялась: был из интернов, никого из сестер толком не знал.
Вместе они на рысях понеслись в палату, откуда исторгались непрекращающиеся крики. Одного взгляда хватило, чтобы понять: с капельницей-то все в порядке. А вот с больным…