Он становился известным писателем. Владеющим словом, знающим окружающую его жизнь, в творчестве которого чувствовался грустный налет, свойственный тем, кто выстрадал свой успех. И хотя души Байберманну по-прежнему недоставало, он понимал, что его нынешнее положение не лишено достоинств.
— Теперь у нас достаточно денег, — как-то заявила его жена. — Может, пора и отдохнуть? К нашему возвращению твоя душа наверняка найдется, а если нет, так добудем тебе новую. Я слышала, в Гонконге их делают за три дня.
— Чушь собачья, — отмахнулся Байберманн. — Мои романы популярны, я наконец-то начал зарабатывать хорошие деньги, сейчас не время для отдыха. И потом, мне кажется, ты была куда стройнее, когда выходила за меня замуж.
После следующей книги он отрастил эспаньолку и хвостик, а также начал заниматься в ближайшем спортивном зале, чтобы чувствовать себя увереннее, когда прелестные юные создания просили у него автограф на творческих вечерах. Он вовсю сыпал позаимствованными бог знает у кого шуточками, стал желанным гостем телевизионных ток-шоу. Дело дошло до того, что он начал писать автобиографию, приукрашивая или отсекая факты, от которых так и веяло скукой.
Но однажды, холодным зимним утром, в дверь его дома постучал детектив.
— Да? — спросил Байберманн, затягиваясь турецкой сигаретой, вставленной в золотой мундштук, и подозрительно глядя на детектива.
Тот вытащил истертую, изодранную душу и протянул ее Байберманну.
— Отыскали в одном ломбарде в Джерси. У нас есть все основания полагать, что это ваша душа.
— С вашего разрешения, я удалюсь в ванную примерить ее. — Байберманн взял у него душу.
Прошел в ванную и запер за собой дверь. Затем осторожно развернул душу, пригладил тут и там, стараясь не обращать внимания на ее нынешнее прискорбное состояние. Примерять душу он не стал: очень уж она грязная, ободранная, кто знает, в чьих руках она побывала. Вместо этого он начал пристально ее осматривать, ища знакомые приметы: складочки и пятнышки, приобретенные главным образом в студенческие годы, и пришел к однозначному выводу, что держит в руках собственную душу.
На мгновение его охватило безмерное счастье. Наконец-то он сможет вернуться к истинной Литературе!
Затем посмотрел на свое отражение в зеркале. Значит, опять безденежье и полное отсутствие свободного времени, потому что совершенству нет предела? Байберманн нахмурился. Прелестные молодые создания будут брать автографы у кого-то еще, телеведущие будут беседовать с другим автором бестселлеров, а на его литературные вечера забредет разве что коллега-писатель.
Он продолжал разглядывать Нового Байберманна, с ухоженной эспаньолкой, в шелковом галстуке с широкими, как у шарфа, концами, твидовом пиджаке, с чуть утомленным жизнью взглядом из-под полуприкрытых век. Затем глубоко вдохнул, отпер дверь и вернулся в холл.
— Извините, — он протянул детективу аккуратно свернутую душу, — но это не моя душа.
— Это уж вы простите меня за то, что я отнял драгоценное время у всемирно известного писателя, — смутился детектив, — но я готов был поклясться, что она ваша.
Байберманн покачал головой.
— К сожалению, нет.
— Что ж, мы продолжим поиски, сэр.
— Буду вам очень признателен. — Он заговорщицки понизил голос: — Надеюсь, это останется между нами. Не надо критикам знать, что у меня пропала душа. — И он протянул детективу купюру в пятьдесят долларов.
— Я все понимаю, сэр. — Детектив сунул деньги в карман. — Можете на меня положиться.
Байберманн ослепительно улыбнулся:
— Само собой.
Он вернулся в кабинет и приступил к работе.
Он умер, и лишь через семь лет после его смерти кто-то высказал мысль, что произведениям Байберманна недостает чего-то неуловимого.