– Вы возьмете меня туда?
– Нет. Я не готов еще. К тому же это и более опасно. Мальчик, путешествующий в одиночку, – обычный беглец, но если он идет с вагрантом… Тебе придется идти одному. Если ты решишься.
– Море, – сказал я, – как я его пересеку?
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Это самая легкая часть. И в остальном я тебе помогу. – Он достал что-то из кармана и показал мне. – Ты знаешь, что это?
Я кивнул:
– Видел однажды. Это компас. Стрелка всегда показывает на север.
– А это?
Рубашка у него была порвана. Он сунул руку в дыру, нащупал что-то и достал. Это оказался длинный пергаментный цилиндр. Он развернул его и положил на камень, прижав у него концы, чтобы они не сворачивались. Я увидел рисунок, который не имел для меня смысла.
– Это называется карта, – пояснил он. – И людям в шапке она не нужна, потому ты ее и не видел раньше. Она расскажет тебе, как добраться до Белых гор. Смотри. Вот это означает море. А вот здесь, внизу, горы…
Он все показал мне на карте, объяснил, какие приметы на местности я должен буду найти, показал, как пользоваться компасом. Что касается последней части пути, за большим озером, он дал мне подробные указания, которые я должен был запомнить. Это на случай, если карту обнаружат. Он сказал:
– Но береги ее. Сможешь проделать дыру в подкладке, как у меня?
– Да. Я сохраню ее.
– Значит, остается пересечь море. Пойдешь к этому городу. Рамни. – Он указал на карте. – В гавани стоят рыбачьи лодки. Та, что называется «Орион», принадлежит одному из нас. Высокий человек, очень смуглый, с длинным носом и тонкими губами. Зовут его Куртис, капитан Куртис. Иди к нему. И он переправит тебя через море. Там начнется трудная часть. Там говорят на другом языке. Тебе придется прятаться и не разговаривать. Пищу будешь красть.
– Все это я смогу. А вы говорите на их языке?
– На нем и на других. Потому мне и дали такое поручение. – Он улыбнулся. – Я могу быть сумасшедшим на четырех языках.
Я сказал:
– Я приду к вам.
– Я найду тебя. Но теперь ты можешь мне помочь. Есть ли здесь поблизости такие, с кем можно поговорить?
Я покачал головой:
– Нет. Ни одного.
Он встал, потянулся и потер колено.
– Тогда завтра я ухожу. Уходи не раньше, чем через неделю, чтобы никто не заподозрил связи между нами.
– Прежде чем вы уйдете…
– Да?
– Почему они не уничтожили людей совершенно, а надели им шапки?
Он пожал плечами:
– Мы не умеем читать их мысли. Есть много возможных ответов. Часть пищи, которую вы здесь выращиваете, идет на корм людям, работающим в подземных шахтах. Там добывают металл для треножников. А в некоторых местах существует охота.
– Охота?
– Треножники охотятся на людей, как люди – на лисиц. – Я вздрогнул. – Они забирают мужчин и женщин в свои города, но мы не знаем зачем.
– Значит, у них есть города?
– Не по эту сторону моря. Я сам их не видел. Но знаю тех, кто видел, говорят, металлические башни и шпили за большой кольцевой стеной. Отвратительные, слепящие города.
– Вы знаете, как долго это продолжается?
– Правление треножников? Более ста лет. Но для людей в шапках это все равно что десять тысяч. – Он пожал мне руку. – Желаю удачи, Уилл.
– Спасибо, – сказал я. У него было крепкое рукопожатие.
– Надеюсь, мы снова встретимся в Белых горах.
На следующий день, как и сказал, он ушел. Я начал подготовку. В одной из стен убежища можно было вынуть камень, за ним оставалось свободное место. Только Джек знал о нем, но Джек сюда не придет. Я складывал здесь запасы: еду, смену одежды и пару башмаков. Еды я брал понемногу, выбирая то, что лучше сохраняется: соленое и копченое мясо, сыр и тому подобное. Я думаю, мать замечала исчезновение этого и удивлялась.
Мне было печально от мысли, что придется покинуть ее и отца. Я думал, как они будут несчастны, когда узнают, что я убежал. Шапки не излечивали от людских горестей. Но я не мог оставаться, как не может овца идти к дому мясника, если знает, что ее там ждет. Я знал, что скорее умру, чем позволю надеть на себя шапку.
Глава 3 Дорога к морю
Два обстоятельства заставили меня ждать дольше недели. Во-первых, было новолуние, ночью ничего не видно, я же предполагал передвигаться по ночам. Пришлось ждать полмесяца. Во-вторых, случилось то, чего я не ожидал: умерла мать Генри.
Она и моя мать были сестрами. Она долго болела, но смерть ее была внезапна. Мать присматривала за ее домом и сразу же перевела Генри к нам, поставила кровать в мою комнату. Со всех точек зрения, мне это не нравилось, но я, конечно, не мог возражать. Мои соболезнования были холодно высказаны и холодно приняты, после этого мы старались держаться как можно дальше друг от друга. Насколько это возможно для двух мальчиков, живущих в одной не очень большой комнате.
Я решил, что это помеха, но не очень значительная. Ночи были еще теплые, а я думал, Генри вернется домой после похорон. Но когда наутро после похорон я сказал об этом матери, то оказалось, что я ошибался.
Она сказала:
– Генри останется с нами.
– Надолго?
– Сколько будет нужно. Во всяком случае, пока на вас обоих не наденут шапки. Твой дядя Ральф слишком занят на ферме и не может присматривать за мальчиком.
Я ничего не сказал, но выражение лица у меня было, должно быть, красноречивое. И мать с непривычной строгостью сказала:
– Я не хочу, чтобы ты говорил об этом. Он потерял мать, и ты должен проявить сочувствие.
– Но я по крайней мере могу иметь свою комнату? У нас ведь хватает комнат?
– Я бы оставила тебе твою комнату, если бы ты вел себя по-другому. Меньше чем через год ты станешь мужчиной и должен научиться вести себя как мужчина, а не как глупый ребенок.
– Но…
– Я не собираюсь с тобой спорить, – гневно сказала она. – Если ты скажешь еще слово, я позову отца.
С этим она вышла из комнаты. Подумав немного, я решил, что разница не так уж велика. Спрятав одежду в гостиной, я смогу выскользнуть, когда он уснет, и одеться. Я твердо решил, как и собирался, уйти в полнолуние.
В последующие два дня лили сильные дожди, но потом прояснилось, и сильная жара высушила землю. Все шло хорошо. Перед сном я спрятал одежду, вещевой мешок и несколько буханок хлеба. После этого нужно было лишь не уснуть, а поскольку я был возбужден, это оказалось нетрудно. Постепенно дыхание Генри на другой стороне комнаты стало ровным и глубоким, как это бывает во сне. Я лежал и думал о путешествии: море, чужие земли за ним, Большое озеро и горы, на которых все лето лежит снег. Даже без того, что я узнал о треножниках и шапках, эта мысль была восхитительна.
Луна поднялась до уровня моего окна, и я выскользнул из постели. Осторожно открыл дверь спальни и тихонько закрыл ее за собой. В доме было очень тихо. Лестница немного заскрипела у меня под ногами, но никто не обратил на это внимания, даже если слышал. Дом был деревянный, старый, и ночные скрипы не были в нем необычны. Пройдя в гостиную, я отыскал одежду и быстро оделся. Потом вышел через дверь, ведущую к реке. Мельничное колесо было неподвижно, а вода журчала и всплескивала – черная с серебряными пятнами.
На мосту я почувствовал себя в безопасности. Через несколько минут я буду за деревней. Кошка осторожно прошла по булыжникам; другая у дверных ступенек облизывала блестящую в лунном свете шерсть. Собака залаяла, услышав меня, но недостаточно близко, чтобы поднять тревогу. Миновав дом вдовы Инголд, я побежал. Я добрался до убежища, тяжело дыша, но довольный, что меня никто не заметил. При помощи огнива и смоченной в масле тряпки я зажег свечу и принялся заполнять мешок. Я переоценил имевшееся в моем распоряжении место: одна буханка не вошла. Что ж, пока можно нести ее в руках. Я решил остановиться на рассвете и поесть; после этого для нее найдется место. В последний раз осмотрев убежище, чтобы убедиться, не забыл ли чего, я задул свечу, сунул ее в карман и вышел.
Ночь для ходьбы была прекрасная. Небо полно звезд – все солнца, подобные нашему? – а луна изливала мягкий свет. Я начал надевать мешок. И в это время из тени в нескольких футах от меня послышался голос – голос Генри:
– Я слышал, как ты выходишь, и пошел за тобой.
Я не видел его лица, но подумал, что он надо мной смеется. Может, я и ошибся – это могло быть нервное возбуждение. Но меня охватил слепой гнев, я опустил мешок и бросился на него. В предыдущих двух-трех стычках я одерживал победы и был уверен, что побью его опять.
Самоуверенность и слепой гнев – плохие помощники. Он сбил меня, я встал, и он сбил меня снова. Спустя короткое время я лежал на земле, а он сидел на мне, прижимая мои руки. Я напрягся изо всех сил, но ничего не смог сделать. Он держал меня крепко.
– Слушай, – сказал он, – я хочу тебе кое-что сказать. Я знаю, ты убегаешь. Я хочу идти с тобой.
Вместо ответа я дернулся и попытался вывернуться, но он продолжал крепко держать меня. Он сказал, тяжело дыша: