– Мне некогда, – коротко ответила она, рывком подтягивая поближе ревущего пацана.
– Не хоцу, не хоцу, не хоцу! – однообразно вопил капризный малец, словно подсказывая своей мамаше реплику, которая меня лично решительно не устраивала.
– У-тю-тю! Какой хорошенький мальчик! – присев, сладким голосом заворковала я. – А как этого милого мальчика зовут?
– Саса! – выдохнул милый мальчик между двумя «не хоцу».
– Миша любит Сашу! – произнес откуда-то снизу ворчливый голосок.
Я едва не подпрыгнула и забегала глазами по полу, разыскивая источник звука. Дикую мысль, будто в компании с великаншей и ее крикливым отпрыском путешествует еще и лилипут, я отбросила сразу, как только увидела в руке у пацана игрушечного медведя.
Таких мягких зверей – мишек и кошек – я видела в дорогущем магазине игрушек, когда ходила выбирать подарок маленькой дочке своей приятельницы. Плюшевые звери потрясли мое воображение не только ценой, но и умением произносить короткие фразы, хохотать, плакать и даже обниматься. У меня на говорящего медведя денег не хватило, а мадам великанша, видимо, оказалась более состоятельной. Ребенок явно не привык жалеть дорогие вещи: эксклюзивный костюмчик он уже извозил в пыли, и мишка, которого малец держал за лапу, волочился по затоптанному мраморному полу.
– Какой милый медвежонок! – неизобретательно похвалила я игрушку.
– Пропустите же нас! – нетерпеливо попросила мамаша. – Мы опоздаем к регистрации!
Переступив с одной большой и красивой ноги на другую, женщина нечаянно придавила медвежонка, и он снова сообщил, что Миша любит Сашу. Я лично этого неугомонного Сашу готова была возненавидеть! Если бы не этот невыносимый ребенок, его мамаша наверняка была бы более расположена к конструктивному разговору о телевизионных съемках!
– Скажите, когда вы вернетесь? Я обязательно должна встретиться с вами! – заволновалась я, цепляясь за свободную лапу любвеобильного медведя.
Великолепная красотка не обратила на эти мои слова никакого внимания и с ускорением устремилась вперед. Перекошенный состав из одного могучего паровоза с тремя разновеликими вагончиками прибыл к стойке регистрации, и там меня от поезда быстро отцепили.
«Екатеринодар – Вена», – прочитала я на табло.
Эх, далековато улетает моя «русская Венера»! Или с учетом пункта назначения правильнее будет назвать ее «Прусской»?
Я с сожалением отследила перемещение женщины с ребенком и медведем в «накопитель»: мальчик продолжал реветь, а попираемый ногами топтыгин – с мазохистским пылом признаваться маленькому хозяину в любви.
– До свида-анья, мой ма-аленький ми-и-шка! – печально напела я себе под нос, словно провожала игрушечного косолапого с компанией в последний путь.
Регистрация на австрийский борт заканчивалась, а самолет в Киев уже улетел. В зале вновь стало просторно и тихо. Я увидела, что знакомый охранник приветливо машет мне рукой, и отвернулась. В этот нерадостный момент мне очень хотелось набить кому-нибудь морду, но осмотрительный внутренний голос подсказывал, что вооруженный охранник – не лучшая кандидатура на роль боксерской груши.
Никаких дел в аэропорту у меня больше не было, и я поехала домой. Авось папуля предложит полдник, которым я заменю пропущенный обед, и мое душевное состояние улучшится вместе с физическим!
Я мечтала о тишине и спокойствии, но дома оказалось почти так же шумно, как в аэропорту. Самолетный рев с успехом заменял трубный голос гостьи, в роли которой по звуку легко можно было вообразить, например, слониху, занозившую три ноги из четырех. Четвертая конечность слонихи определенно была в норме, потому что звериный рев сопровождался гневным топотом. У соседей снизу побелка с потолка должна была сыпаться, как перхоть в рекламе шампуня!
– Не пугайся, у нас в гостях Любаша, – поторопился предупредить папуля, открыв мне дверь.
Зяма высунулся из кухни, где они с папулей малодушно отсиживались, и призывно замахал одной рукой. Другой он выразительно жестикулировал, призывая меня к молчанию. Я поспешила избавиться от предательски цокающей обуви и потихоньку укрыться в пищеблоке – подальше от гостиной, где бушевал редкий по накалу страстей скандал.
Ругались двое – Любаша и наша мамуля, а шум стоял, как в разгар битвы при Бородине. По обрывкам фраз, доносившихся до недостаточно звукоизолированной кухни, мне удалось понять, что причиной нешуточной ссоры старых добрых приятельниц стал производственный момент. Наша мамуля – популярная писательница, успешно подвизающаяся в жанре литературного кошмара, а Любаша, она же тетя Люба или Людмила Семеновна Крошкина, – ее бессменный ведущий редактор. Она сопровождает мамулины произведения от письменного стола автора на всем замысловато петляющем пути по коридорам издательства и вплоть до типографии. Обычно мамуля и Любаша воркуют, как голубки.
– А что случилось? – шепотом поинтересовалась я, опустившись на диванчик и вытянув гудящие ноги.
– Она все-таки сделала это! – ответил Зяма.
В продолжение и развитие сказанного он изобразил небольшую пантомиму: схватил себя двумя руками за горло, выкатил глаза, вывалил язык, захрипел и повалился на бок, придавив меня на диване и локтем сбив со стола соусник. Посудинка грохнулась на пол и разбилась, а вылившийся из нее кетчуп запятнал мои белые одежды некрасивыми пятнами.
– Это же был мой парадно-деловой костюм! – возмутилась я, отпихнув Зяму, который не заметил произведенных им разрушений и продолжал биться в конвульсиях.
– Что? – Братец ожил. – А, пустяки! Я тебе подарю новый костюм, по-настоящему нарядный!
– Не надо! – испугалась я.
Зяма как настоящий художник-авангардист щеголяет в таких нарядах, один вид которых мог бы довести до самоубийства стайку завистливых райских птичек. Я не хотела превратиться в попугаиху!
– Лучше деньгами, – добавила я.
– А вот с деньгами у нашего семейства теперь могут начаться проблемы! – вздохнул Зяма. – Мамуля-то наша какова, а? Решительно и бескомпромиссно закопала финансовый источник!
– Да объясните вы мне толком, что такого натворила наша мамуля? – рассердилась я.
Папуля молча протянул мне пачку бумажных салфеток, чтобы промокнуть томатные пятна.
– Она грохнула Кузю! – ответил Зяма голосом, в котором смешались ужас и восторг.
Типичная реакция на мамулины произведения!
– Правда? – Я недоверчиво посмотрела на папу.
Он кивнул. Я так удивилась, что даже перестала оплакивать свой погубленный костюм. Надо же, мамуля наконец-то убила Кузю! Поверить в это было трудно.
– Как говорил Иоанн Грозный: «Я тебя породил, я тебя и убью!» – пробормотала я, имея в виду сложные взаимоотношения нашей мамули с убиенным ею Кузьмой.
Кузей она окрестила персонаж, которого придумала несколько лет назад. Происхождения он был смутного – рязанский вурдалак по отцовской линии и трансильванский вампир по материнской, темперамент имел взрывной, как Везувий, а характер – легкий и ироничный, насколько это возможно для представителя нечистой силы из отряда кровососов. Вдобавок мамуля щедро наделила Кузю задатками лидера, так что апатичная нежить, залежавшаяся на тихих отечественных погостах, получила в его бледном лице прекрасного организатора и руководителя. Кузьма стал главным героем целой серии произведений, которые снискали мамуле бешеную популярность. С появлением Кузи мамулины книжки стали продаваться так хорошо, что издательство отпочковало их от цикла «Женские ужасы», выделив в самостоятельную серию «Семейный кошмар». За пять лет мамуля написала двадцать пять романов с Кузей в главной роли, и эта жестокая эксплуатация вампира человеком оказалась весьма прибыльной. Смерть Кузьмы могла существенно уменьшить мамулины гонорары.
– Любаша очень недовольна, – точно угадав, о чем я думаю, со вздохом сказал папа. – Она требует возвращения Кузьмы, опасаясь резкого падения спроса.
– А мамуля ни в какую не хочет возвращать Кузю в мир живых! – добавил Зяма. – Говорит, она от него жутко устала! Он ее связывает по рукам и ногам, не оставляя никакого пространства для творческого маневра!
– Слушайте, а как она его… того? – спросила я, изобразив купированную версию Зяминой пантомимы.
– Грохнула-то? – правильно понял меня братец. – О, мамуля сделала это красиво! В финале ее последней повести Кузя имел неосторожность прогуляться по системе подземных коммуникаций от своего комфортабельного склепа до заброшенного кладбища, над которым соорудили поле для гольфа. Ну, вылез он, как водится, из сырой земли – бледный, но с располагающей улыбкой, обнажившей начищенные до блеска глазные клыки. В общем, душка-вампирчик! А какая-то нервная новорусская дамочка с перепугу возьми да и долбани красавчика по темечку своей клюшкой для гольфа!