— Ах, Прунелла, как было весело! Я не знала, что Паско может быть таким остроумным. Даже ты смеялась над его шутками. Они вошли в холл, и, когда Нанетт направилась к залу, Прунелла сказала:
— Я хочу ненадолго подняться наверх. Если ты не хочешь, необязательно идти со мной.
— Конечно, я составлю тебе компанию, — ответила Нанетт.
Они поднялись по лестнице, но вместо того чтобы, как ожидала Нанетт, пойти в одну из гостиных, Прунелла направилась в другую сторону, и через некоторое время девушки оказались в картинной галерее. Прунелла замерла на пороге. Она оглядела галерею, и ее охватило такое чувство, будто ее ударили кинжалом в грудь. Миссис Гудвин сказала правду! Картины были сняты со стен, и Прунелла видела, что некоторые из них сложены на полу. Ни один портрет кисти Ван Дейка не висел на своем месте. Прунелла ничего не сказала, резко повернулась и пошла обратно в зал, чувствуя себя так, как будто дом обвалился и его развалины лежат у ее ног.
— Я вижу, что ты расстроена, — воскликнула Нанетт. — Но ты же должна понимать, что граф вынужден был что-нибудь продать, чтобы купить лошадей, заплатить жалованье этим слугам и сделать ремонт в коттеджах.
Она помолчала и добавила:
— Ты, во всяком случае, должна быть рада тому, что граф взял теперь эти расходы на себя. Ты всегда так глупо расстраивалась из-за этих стариков и сама тратила на них кучу денег. Прунелла ничего не могла ответить сестре. Ей казалось, что в некотором смысле граф предал ее, попросив ее совета и пообещав помочь в отношении Паско. Она наивно полагала, что он собирается пойти ей навстречу и продать намеченные ею вещи, а не полотна Ван Дейка. «Это его собственные картины, — говорила она себе, — и решать их судьбу должен он, а не я». И все равно она чувствовала себя обманутой, преданной, и снова ненависть к графу, немного утихшая за последние дни, всколыхнулась в ее душе.
— Прунелла, не расстраивайся так из-за этого, — уговаривала ее Нанетт. — Ты испортишь нам вечер. Мне было так хорошо. Так чудесно, что приехал Паско. Я целый день думала о нем и о том, как я несчастна без него.
— Я знаю, что мы сделаем, — неожиданно объявила Прунелла.
Наконец-то она смогла говорить, хотя с трудом узнавала свой голос.
— Мы отправимся в Лондон! Хотя сезон подходит к концу и многие уже разъехались по своим поместьям и курортам, но балы еще продолжаются и в театрах бывают премьеры. Ты поможешь мне обновить гардероб и сможешь повидать друзей. По крайней мере, мы уедем отсюда! Нанетт посмотрела на сестру с удивлением. Прунелла готова была убежать не в Лондон, а на край света от невыносимой боли, терзающей ее душу. Она не могла остаться и молча мириться с происходящим. Но протестовать против действий графа — законного владельца Уинслоу-холла — она не имела права.
На следующее утро сестры отправились в Лондон. Нанетт была очень недовольна их скоропалительным отъездом.
— Я не понимаю, к чему такая спешка, Прунелла, — говорила она. — Паско останется у дяди до завтра, а мне так хотелось его увидеть.
— Я уезжаю! — отрезала Прунелла. — А поскольку я не могу оставить тебя одну в доме, ты едешь со мной.
— Конечно, я поеду с тобой, я и сама стремлюсь попасть в Лондон, — ответила Нанетт, — но зачем так торопиться?
Чарити вторила Нанетт:
— Боже милостивый! Мисс Прунелла,
вы сидели безвылазно в Мэноре год за годом, а теперь летите в Лондон, как на пожар! Прунелла была непреклонна, а поскольку ее сборы были несложными, это позволило всем остальным совместными усилиями быстро справиться с упаковкой гардероба Нанетт в несколько сундуков, и еще до полудня девушки были в пути.
Когда накануне вечером сестры вернулись со званого обеда у графа, Прунелла не смогла заснуть. Когда девушка закрывала глаза, она видела перед собой длинную галерею с пустыми стенами, с залегшими в углах комнаты угрюмыми тенями, на сердце давила боль утраты. Продажу картин она рассматривала как вероломное предательство графа. Вслух он благодарил ее за все, что она сделала для Уинслоу-холла, а за ее спиной сделал именно то, чего она боялась больше всего. Прунелла чувствовала себя так, будто портреты предков рода Уинслоу взывали к ней о помощи, а она не смогла спасти их. «Я думаю, что остальные ценности вскоре последуют за портретами, — с горечью подумала она. — Их придется продать, чтобы платить слугам, покупать лошадей и ремонтировать теплицы». Ей хотелось плакать от отчаяния и чувства собственного бессилия. «Как он может быть так глуп,— яростно шептала она в ночную темноту, — и не понимать, что из вещей принадлежит истории, а что представляет собой просто дорогие безделушки?» Когда вчера вечером мужчины присоединились к ним в зале, она пережила яростный приступ гнева. Прунелла хотела тут же, невзирая на присутствие двух молодых людей, высказать хозяину дома, как его потомки, оглядываясь в прошлое, будут обвинять его за растрату их достояния. Но она сказала себе, что именно так вел себя его отец и от этого «мистер Джеральд» покинул родной дом много лет назад. Девушка сознавала, что ни Нанетт, ни Паско не поймут, как много для нее значат эти картины, и они будут просто возмущены нарушением правил приличия и испуганы ее несдержанным поведением. Поэтому она сидела, напряженно выпрямившись в кресле, и не улыбалась, пока остальные шутили и смеялись, и намного раньше, чем хотелось бы Нанетт, поднялась, чтобы отправиться домой.
— Куда ты так рано, Прунелла! К чему нам торопиться?
— Старый Доусон не привык задерживаться так поздно. — Это был первый попавшийся предлог, который пришел Прунелле в голову.
— Я позаботился об этом, — сказал граф. — И отправил вашего кучера в Мэнор еще до обеда, а вы поедете домой в моей карете.
— В вашей карете? — повторила Прунелла.
— К своему удивлению, я обнаружил, что у отца не было достойного таких дам, как вы, экипажа, — ответил граф, — но вскоре я обязательно приобрету современный кабриолет с отличными рессорами. А сегодня Джим отвезет вас домой, и я обещаю, что он доставит вас целыми и невредимыми.
— Как замечательно, что вы подумали об этом! — воскликнула Нанетт. — Я обещала показать Паско библиотеку. Мы ненадолго отлучимся.
И они исчезли раньше, чем Прунелла успела возразить. Как только влюбленная парочка удалилась, граф спросил:
— Что вас так огорчило?
— Ничего, — солгала Прунелла. — Я просто не хотела бы, как вы хорошо знаете, чтобы отношения Нанетт и вашего племянника продолжали развиваться.
— Нанетт — прелестная девушка, — задумчиво сказал граф.
— Тем легче вам будет понять, что я не желаю, чтобы она растратила свою жизнь на человека, который ее недостоин. Граф иронически улыбнулся.
—Если бы браки заключались только в случае равных достоинств жениха и невесты, было бы очень мало свадеб.
— Это вы так считаете, — презрительно сказала Прунелла. — Но вам следует понять, что Нанетт — сирота, и я несу за нее ответственность.
— Вы просто одержимы страстью — нести чужую ношу, — заметил граф, но эти слова в его устах не звучали как похвала.
—Я должна делать то, что считаю своим долгом, — возразила Прунелла.
Граф засмеялся.
— Долг! Как я ненавижу это слово! Оно звучит у меня в ушах с самого детства: «мой долг» сделать это и «мой долг» сделать то. Это любимое слово моего отца и, по-видимому, ваше тоже, Прунелла.
— Многие люди, милорд, весьма серьезно относятся к своим обязанностям.
— А некоторые несерьезно, — ответил граф. — Счастье там, где его найдешь. Может быть, я не прав, но мне кажется, что в жизни есть кое-что, еще неведомое вам. И очень жаль...
Прунелла посмотрела на него с удивлением.
— Почему вы считаете, что я несчастна?
— А вы как считаете?
— Я не хочу отвечать на этот вопрос, — рассердилась Прунелла.
— Я бы предпочел, чтобы вы ответили на него не мне, а себе. Поверьте, что истинное счастье, Прунелла, это наслаждение жизнью во всей ее полноте. Это вам пока недоступно, и вы не знаете, с чего надо начать, — сердито произнес граф. Прунелла надменно вскинула голову.
— У меня создается впечатление, милорд, что вы пытаетесь пробудить во мне недовольство моей жизнью, — сухо произнесла она, — но я не совсем понимаю, какими мотивами вы при этом руководствуетесь.
— Может быть, я просто пытаюсь открыть вам путь к новым интересам и новым радостям, — сказал граф. — Мне бы хотелось, Прунелла, показать вам совсем другой мир, не похожий на ваш привычный уклад маленькой улитки, забившейся в свою раковину.
— Мне непонятно, что вы имеете в виду, — отрезала Прунелла. — Я думаю, милорд, что нам с сестрой пора отправляться домой. Говоря это, она встала. В это время в комнату вошли Нанетт и Паско. У них были счастливые лица, и Прунелла подумала, что они только что целовались. Ей было трудно поверить, что ее сестра может вести себя так легкомысленно, тем не менее это подозрение мучило Прунеллу всю дорогу домой. Вместо того чтобы, как обычно, щебетать, Нанетт сидела в углу кареты молча. Ее глаза сияли, на губах блуждала улыбка. Только после того как Прунелла заявила, что они завтра утром отправляются в Лондон, сестра принялась возражать и уговаривать не торопиться с отъездом. Но это было бесполезно.