Что было потом, я не запомнил. Но утром проснулся у себя дома. Пусть и в одежде, но на своем диване. Голова трещала по швам, во рту – пустыня, орошенная верблюжьей мочой, дышалось тяжело, грудная клетка жалась к позвоночнику, как будто по ней всю ночь топтался слон. Зато кобура с «ПММ» была при мне. И это не могло не радовать. Одно дело – послать всех в дальние края, и совсем другое – самому отравиться туда по приговору суда за утрату оружия.
На всякий случай я достал из пистолета обойму, сосчитал патроны, все двенадцать штук. И еще ствол понюхал, не пахнет ли свежим пороховым дымом. Все нормально. Похоже, я вчера не проказничал. Тихо накачался и на полном автопилоте отправился домой.
Я тоскливо глянул на циферблат своего будильника. Один рисованный гномик в красном колпаке тянулся к большой стрелке, другой – к тонкой и длинной. Четверть восьмого утра. Давно уже пора собираться на службу. Но я, кажется, махнул на нее рукой. Или только кажется?..
Я лег на спину, скрестив на затылке руки, закрыл глаза. Очень хотелось спать, но заснуть я не смог. Чувство вины не давало покоя. И с места преступления самовольно ушел, и набрался до полной анестезии... Может, я имел на это какое-то право, но тяжесть вины давила на меня, лишила сна. Но и на службу я идти не должен. Хотя бы потому, что никому там не нужен. Или нужен, но исключительно в качестве рабсилы и мальчика для битья... Нет уж, хватит с меня! Сегодня никуда не пойду! Пусть начальство осознает всю глубину нанесенного мне оскорбления...
Нет, не пойду я на службу. Но с дивана встану и душ холодный приму, чтобы взбодриться. И побриться бы не мешало. Зубы почистить – само собой... Завтрак? Можно и позавтракать. Что мне стоит пожарить пару яиц? Да и банку с огурчиками вскрыть бы не мешало, хотя бы ради рассола...
После завтрака я снова лег на диван. А что дальше? Спать? А на каком основании?.. Я же не тунеядец, в конце концов. Да и рапорт надо бы написать о переводе...
Я еще ощущал в себе старые хмельные дрожжи, но перед глазами уже не двоилось. Зато сознание раздваивалось, одно полушарие гирей тянуло мою голову к подушке, а другое – столкнуло с дивана, заставило отправиться на службу.
Вадим Агранов был на месте, перебирал бумажки на своем рабочем столе. Пышные брови уныло нависают над веками, широкие ноздри возмущенно вздуваются, нижняя губа капризно вытянута и лежит на подушке подбородка.
– А я думал, ты не придешь, – сказал он, угрюмо кивнув мне в знак приветствия.
– А ты не думай. Зачем напрягаться? Начальство за нас думает, – буркнул я.
И, потянувшись к его столу, взял за горлышко графин с водой, жадно припал к нему.
– Что, вчера пить просит?
– Не просит, а требует...
– Тут нас всех сегодня требовать будут... Сейчас к Мережику пойдем, вызывает. Новое начальство представлять будет... Я, конечно, понимаю, демократия, голубым и розовым зеленый свет, черные – друзья человека. Эмансипация, ля, феминизм, но чтобы баба – начальник уголовного розыска! Молчу и плачу...
– Будем скорбеть вместе, – вздохнул я.
– Да мне-то что. За тебя, Петрович, обидно. Ты же у нас всегда первый, в самое пекло, поперед всяких батек... А эти батьки тебя прокинули? И кого вместо тебя? Фифу какую-то! Ходила там, наверное, по ГУВД, булками крутила да с генералом прислонялась. А потом раз – и в начальники, как будто уголовный розыск – это подиум...
– А ты ее видел? – щелкнув зажигалкой, спросил я.
– Да нет. Но точно какая-нибудь кукла Барби.
Я и сам, если честно, представлял новую начальницу в образе эффектной блондинки с кукольными глазами и резиновой улыбкой. Может, потому что очень хотел видеть ее в таком невыгодном свете. Потому что хотел казаться умней и полезней для общего дела, чем она. Хотел, чтобы начальство поскорее убедилось в ее некомпетентности и выставило за дверь, вернув меня на прежнее место...
Конечно, я подозревал, что неугодная мне начальница может существенно отличаться от этого трафаретно-глянцевого образа. Но все же надеялся, что она будет как минимум симпатичной. Хотя бы потому, что нуждался в дополнительном поводе, чтобы оправдать свое поражение. Все должны были понимать, что главная заслуга нового начальника заключена в ее внешних данных, именно для того, чтобы угодить ей, любвеобильный генерал и назначил ее на мою должность. Но все же я очень удивился, когда увидел ее.
В кабинете майора Мережика нас ждала женщина лет тридцати пяти. Она действительно была блондинкой, но вовсе не такой фееричной, как я представлял. Волосы неважные, жидкие, неосторожно выжженные пергидролем, лицо широкое, скуластое, брови хлипкие, глаза пепельного цвета, будто выцветшие, перегоревшие, нос можно было бы назвать красивым, если бы природа не выгнула его дугой. Не сказать, что сильная кривизна у носа, вовсе не уродующая, но все же заметная, если я сразу обратил на нее внимание. Как и на тонкие, тускло накрашенные губы. Кожа лица чистая, нежная, но уже вяловатая, хотя подбородок еще подтянут. На широких плечах – капитанские погоны, и не разобрать, что прячется в складках большого, как будто не по размеру кителя. Может, и груди там вовсе нет.
Женщина смотрела на меня сосредоточенно и хмуро, как на своего потенциального врага. Значит, понимала, что съела мое мясо. В ее взгляде чувствовалась нехватка уверенности, но и страха не было. Зато угадывалась хоть и не злая, но как минимум малоприятная ирония. А недостаток уверенности она компенсировала тем, что неторопливо поднесла руки к подбородку, сцепив их по пути в замок, на который спокойно и уложила голову. Этим жестом она подсознательно защищала свою грудь и подбородок, а в сцепленных в замок ладонях концентрировала энергию, которую могла направить против меня. И в то же время она давала понять, что готова к диалогу со мной. Из-за того, что подбородок упирался в костяшки пальцев, ее нижняя челюсть была немного скована, значит, если диалог и будет, то сквозь зубы...
Она сидела за приставным столом, слева от нее находился Мережик, а я занял место в ряду стульев, спинками прижатых к стене. Хотелось скрестить руки на животе, но тогда женщина могла подумать, что я боюсь ее и закрываюсь, чтобы она не смогла меня уязвить. Поэтому я сел, откинувшись назад и расправив плечи, раскрытыми ладонями опершись о бедра. И ноги сильно раздвигать не стал, но это уже из этических соображений. Рядом со мной с недовольным видом опустился Вадим Агранов и тут же оказался в фокусе женского взгляда. Похоже, начальница почувствовала его неприязнь. А как она думала? В уголовном розыске люди работают, а не борются за права эмансипированных женщин...
Глядя на нее, я уже не думал о том, что мое место она заработала чем-то непотребным. Ну не позарился бы на нее генерал. Да и Хворостов тоже... Может, я и впрямь стал жертвой гипертрофированной феминизации?.. Если так, то я не должен злиться на эту женщину. Но при этом вправе бежать из этого дурдома, в который превращалась наша славная милиция.
– Прошу любить и жаловать, капитан Бесчетова Дарья Борисовна, – пристально глядя на меня, представил начальницу Мережик.
Похоже, он внушал мне, что я обязан любить ее и жаловать. Напрасные потуги. Я сидел с непроницаемо беспечным лицом и мысленно чихал на мысленные посылы начальника. Он молодой и перспективный, пусть сам любит всех, кого жалует. А я всего лишь номер отбываю, ну и заодно думаю о пенсии. Всего-то два года, и здравствуй, свободная жизнь.
– Дарья Борисовна служила в управлении уголовного розыска нашего ГУВД, работала в отделе по раскрытию имущественных преступлений, – продолжал майор.
Агранов демонстративно зевнул, чем заслужил мысленные аплодисменты, и, похоже, не только с моей стороны. Я заметил, как, сдерживая смешки, опустили глаза Витя Кузема и Антон Данилов. Но при этом я почему-то не обрадовался, а напротив, загрустил. До чего же ты докатился, капитан Петрович, если такие каверзы против своих недругов поощряешь?.. Так и застыдиться недолго.
– Четыре года стажа, восемь благодарностей от начальства.
– Всего четыре? – удивленно спросил Вадим.
– До этого я работала инспектором по делам несовершеннолетних, – строго посмотрев на него, довольно жестким тоном сказала Бесчетова. И, слегка замявшись, добавила: – Три года.
Голос у нее был слегка дребезжащий, с гортанной хрипотцой, но слух он вовсе не раздражал, скорее наоборот.
– Впечатляет.
– А чего тебе так весело, Агранов? – насупил брови Мережик. – Дарья Борисовна служит в органах всего семь лет, но это ничуть не умаляет ее достоинств.
– Кто бы сомневался, – буркнул Вадим.
– А ты, Петрович, чего молчишь? – провокационно, как мне показалось, спросил Мережик.
Похоже, он хотел, чтобы я излил свое недовольство прямо сейчас, при нем, чтобы затем не ошпарил им Бесчетову.
– А мне что, слово давали? – с наивным удивлением спросил я.
– Что-то громко ты молчишь, Петрович.
– Не знаю, не слышу.