Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова (илл. И.Билибина) - Лермонтов Михаил Юрьевич

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

Про тебя нашу песню сложили мы,

Про твово любимого опричника

Да про смелого купца, про Калашникова;

Мы сложили ее на старинный лад,

Мы певали ее под гуслярный звон

И причитывали да присказывали.

Православный народ ею тешился,

А боярин Матвей Ромодановский

Нам чарку поднес мёду пенного,

А боярыня его белолицая

Поднесла нам на блюде серебряном

Полотенцо новое, шелком шитое.

Угощали нас три дни, три ночи,

И всё слушали — не наслушались.

I

Не сияет на небе солнце красное,

Не любуются им тучки синие:

То за трапезой сидит во златом венце,

Сидит грозный царь Иван Васильевич.

Позади его стоят стольники,

Супротив его всё бояре да князья,

По бокам его всё опричники;

И пирует царь во славу божию,

В удовольствие свое и веселие.

Российская гпоѵдарственная

детская библиотека

Улыбаясь, царь повелел тогда

Вина сладкого заморского

Нацедить в свой золоченый ковш

И поднесть его опричникам.

И все пили, царя славили.

Лишь один из них, из опричников,

Удалой боец, буйный молодец,

В золотом ковше не мочил усов;

Опустил он в землю очи темные,

Опустил головушку на широку грудь, —

А в груди его была дума крепкая.

Вот нахмурил царь брови черные

И навел на него очи зоркие,

Словно ястреб взглянул с высоты небес

На младого голубя сизокрылого, —

Да не поднял глаз молодой боец.

Вот об землю царь стукнул палкою,

И дубовый пол на полчетверти

Он железным пробил оконечником, —

Да не вздрогнул и тут молодой боец.

Вот промолвил царь слово грозное, —

И очнулся тогда добрый молодец.

«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,

Аль ты думу затаил нечестивую?

Али славе нашей завидуешь?

Али служба тебе честная прискучила?

Когда всходит месяц — звезды радуются,

Что светлей им гулять по поднебесью;

А которая в тучку прячется,

Та стремглав на землю падает...

Неприлично же тебе, Кирибеевич,

Царской радостью гнушатися; —

А из роду ты ведь Скуратовых,

И семьею ты вскормлен Малютиной!..»

Отвечает так Кирибеевич,

Царю грозному в пояс кланяясь:

«Государь ты наш, Иван Васильевич!

Не кори ты раба недостойного:

Сердца жаркого не залить вином,

Думу черную — не запотчевать!

А прогневал я тебя — воля царская:

Прикажи казнить, рубить голову;

Тяготит она плечи богатырские

И сама к сырой земле она клонится».

И сказал ему царь Иван Васильевич:

«Да об чем бы тебе, молодцу, кручиниться?

Не истерся ли твой парчевой кафтан?

Не измялась ли шапка соболиная?

Не казна ли у тебя поистратилась?

Иль зазубрилась сабля закаленная?

Или конь захромал худо кованый?

Или с ног тебя сбил на кулачном бою,

На Москве-реке, сын купеческий?»

Отвечает так Кирибеевич,

Покачав головою кудрявою:

«Не родилась та рука заколдованная

Ни в боярском роду, ни в купеческом;

Аргамак ' мой степной ходит весело;

Как стекло горит сабля вострая;

А на праздничный день твоей милостью

Мы не хуже другого нарядимся.

Как я сяду поеду на лихом коне

За Москву-реку покататися,

Кушачком подтянуся шелковым,

Заломлю на бочок шапку бархатную,

Черным соболем отороченную, —

У ворот стоят у тесовыих

Красны девушки да молодушки

И любуются, глядя, перешептываясь;

Лишь одна не глядит, не любуется,

Полосатой фатой ' закрывается...

На святой Руси, нашей матушке,

Не найти, не сыскать такой красавицы:

Ходит плавно — будто лебёдушка,

Смотрит сладко — как голубушка,

Молвит слово — соловей поет,

Горят щеки ее румяные,

Как заря на небе божиим;

Косы русые, золотистые,

В ленты яркие заплетенные,

По плечам бегут, извиваются,

С грудью белою цалуются.

Во семье родилась она купеческой, —

Прозывается Аленой Дмитревной.

Как увижу ее, я и сам не свой:

Опускаются руки сильные,

Помрачаются очи бойкие;

Скучно, грустно мне, православный царь,

Одному по свету маяться.

Опостыли мне кони легкие,

Опостыли наряды парчевые,

И не надо мне золотой казны:

С кем казною своей поделюсь теперь?

Перед кем покажу удальство свое?

Перед кем я нарядом похвастаюсь?

Отпусти меня в степи Приволжские,

На житье на вольное, на казацкое.

Уж сложу я там буйную головушку

И сложу на копье бусурманское;

И разделют по себе злы татаровья

Коня доброго, саблю острую

И седельце браное черкасское.

Мои очи слезные коршун выклюет,

Мои кости сирые дождик вымоет,

И без похорон горемычный прах

На четыре стороны развеется!..»

И сказал, смеясь, Иван Васильевич:

«Ну, мой верный слуга! я твоей беде,

Твоему горю пособить постараюся.

Вот возьми перстенек ты мой яхонтовый

Да возьми ожерелье жемчужное.

Прежде свахе смышленой покланяйся

И пошли дары драгоценные

Ты своей Алене Дмитревне:

Как полюбишься — празднуй свадебку,

Не полюбишься — не прогневайся».

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!

Обманул тебя твой лукавый раб,

Не сказал тебе правды истинной,

Не поведал тебе, что красавица

В церкви божией перевенчана,

Перевенчана с молодым купцом

По закону нашему христианскому...

Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!

Ай, ребята, пейте — дело разумейте!

Уж потешьте вы доброго боярина

И боярыню его белолицую!

II

За прилавкою сидит молодой купец,

Статный молодец Степан Парамонович,

По прозванию Калашников;

Шелковые товары раскладывает,

Речью ласковой гостей он заманивает,

Злато, серебро пересчитывает.

Да недобрый день задался ему:

Ходют мимо баре богатые,

В его лавочку не заглядывают.

Отзвонили вечерню во святых церквах;

За Кремлем горит заря туманная;

Набегают тучки на небо,

Гонит их метелица распеваючи;

Опустел широкий гостиный двор.

Запирает Степан Парамонович

Свою лавочку дверью дубовою

Да замком немецким со пружиною;

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает,

И пошел он домой призадумавшись

К молодой хозяйке за Москву-реку.

И приходит он в свой высокий дом,

И дивится Степан Парамонович:

Не встречает его молода жена,

Не накрыт дубовый стол белой скатертью,

А свеча перед образом еле теплится.

И кличет он старую работницу:

«Ты скажи, скажи, Еремеевна,

А куда девалась, затаилася

В такой поздний час Алена Дмитревна?

А что детки мои любезные —

Чай, забегались, заигралися,