Успеть до радуги - Земляной Андрей Борисович

Андрей Земляной

Успеть до радуги

Всем моим друзьям, а врагам в особенности, посвящаю

Я стоял, тупо глядя на высокого статного офицера в белоснежной форме, поделенного на квадратики не то сеткой, не то решеткой. Его лицо, выбритое так, что оно лоснилось в свете рожков бра, кого-то отдаленно мне напоминало, но кого именно как-то не вспоминалось. Я сдвинулся немного в сторону и с удивлением отметил синхронность движения человека, стоявшего напротив. И тут же ощутил противную жесткость стоячего воротничка и углов парадного кителя. Со мной такое бывало. Я часто мог ощутить то, что чувствовал человек, которого я вижу, мог, пробиваясь через все «не может быть» и «не бывает». Я медленно поднял руку, наблюдая, как незнакомец напротив повторяет мое движение. И тут вместо тепла чужой руки моя рука встретила прохладное стекло. Странно, но эта прохлада заставила меня отдернуть руку, будто от удара током.

Я зажмурился так, что выдавил слезинку из-под века. Открыл глаза. Ничего не изменилось. Снова поднял руку. Она двигалась, словно ватная. Было полное ощущение, будто я напялил на себя чужое тело вместе с одеждой. А одежда…

Не могу про себя сказать, что знаю абсолютно все виды форм и мундиров военных и военизированных подразделений, но одно я мог сказать точно. Это была не форма какой-то неизвестной мне Мухосранской Национальной Гвардии. Отсутствовали характерная для этих армий аляповатость мундира и огромное количество разных медалек и побрякушек за различные «героические» деяния, типа орденов «Три дня без запоя» или «Сифилис – десятый заход».

Треугольные удлиненные погоны бледно-голубого цвета, заползающие острием на рукава, и на них большая серебристая эмблема: двойной ромб. На голове странная комбинация из пилотки и фуражки. Пилотка с козырьком или, скорее, фуражка пирожком. Безвестный творец шапки-ушанки – просто Пьер Карден по сравнению с автором этого кошмара. Я провел рукой по материалу, ощущая его странную, гладкую шероховатость и посмотрел вниз. Потрогал рукой. Сапоги, видимо, из пластика, уж точно не из кожи. Короткие шнурованные сапоги светло-коричневого цвета. Если б не материал, то сапоги как сапоги. Я вновь вернулся к осмотру кителя. Многочисленные знаки различия говорили о развитой иерархии. В общем, это была простая, в меру практичная форма нормальной крупной армии абсолютно неизвестного мне крупного государства. Вот так. Да и черт с ней, с формой. А лицо… Лицо-то свое я где потерял?

Я вновь поднял руку и внимательно ощупал то, что теперь было моим лицом. Не было ни малейших следов шрамов или швов, оставшихся от пластических операций. Нет даже подкожных уплотнений, которые остаются после любой пластики. Если была операция, то я где-то потерял весьма приличный кусок своей жизни. Вот блин…

Похоже, у меня случилось тривиальное выпадение памяти вследствие медикаментозного или травматического шока. Кстати о голове, – я потрогал ее – вроде бы она была в полном порядке, хотя и побаливала. А вот собственную внешность я, видимо, все?таки подзабыл. Какая-то странная форма шока. Я сфокусировал взгляд на своих руках, быстро ощупал языком полость рта и тут понял – все это было НЕ МОИМ!

Голова перебирала различные объяснения происходящего, но все они не выдерживали серьезной критики. Пожалуй, самой удачной мыслью было наведение искусственной реальности. Вот только такой аппаратуры не то что у американцев, даже у нас пока не было.

Последнее, что я помню из прошлой жизни – это мой непонятный попутчик и невероятный перстень. И все. Дальше – только черный коридор, упиравшийся в этот вот клозет…

Ладно, ковыряться все равно особенно не в чем, хотя…

Я сунул руки в карманы и по очереди вывернул их вместе с содержимым. Рассматривая кучу барахла на полу, я почувствовал, как отвратительно пересыхает в горле.

Плохо не то, что в моих карманах были предметы абсолютно неясного мне назначения, в конце концов в мире полно вещей удивительных. Ужасно, что я не понимал ни буквы из написанного на них. Скажите, сколько языков вы знаете? Один? Два? Десять? Держу пари, даже если один, вы всегда сумеете опознать хотя бы шрифт письма. Их вообще-то совсем немного. Я хорошо знал восемь языков и мог объясниться еще на шестнадцати. Но тут был текст, написанный абсолютно незнакомыми мне знаками. Я выудил из груды вещей жесткую металлическую карточку размером с ладонь, на которой были какие-то вдавленные точки и полоски явно кодового назначения. Причем одна эта карточка служила, видимо, ключом от многих дверей с различными системами распознавания. Еще здесь были кусочек ткани вроде носового платка, но с красиво вышитыми по всему полю крылатыми чудищами, нечто вроде зажигалки, этакая блестящая штучка с кнопочкой, и несколько неидентифицируемых предметов, вообще ни на что не похожих. Например, простой цилиндрик из полупрозрачного материала с контактной группой на торцевой части… Сомнений быть не могло. Здание бомбили. Прислушавшись повнимательнее, я сделал еще одну поправку. По тому, как гулко и протяжно ухали разрывы, стало ясно: сижу я в бомбоубежище или бункере. И взялись за него, видимо, на совесть. Тут как раз садануло так близко, что у меня на мгновение потемнело в глазах от низкочастотного удара. Я инстинктивно отдернул голову от прохладного кафеля стены и отошел в сторону.

Надо было принимать решение. И хотя оставаться здесь было опасно, снаружи тоже никто пряников не обещал. Я уже сделал несколько шагов в сторону двери, как почувствовал нечто, надвигавшееся сзади.

Сработала доведенная до состояния безусловных рефлексов многолетняя выучка. Преодолевая сопротивление чужого тела, я прыгнул в сторону и ушел под прикрытие опорной балки, выглядевшей, как торчавший из стены кусок старой перегородки. Уже в прыжке, повернув голову в сторону неведомой опасности, я увидел, как медленно, черными трещинами вспухает стена, а ее куски неторопливо, словно всплывая, двигались в мою сторону.

Я плыл в легкой зеленой воде, полной светлых, искристых пузырьков. И мягкое движение этой воды было невыносимо приятно. Она ласкала все мое тело, двигаясь неслышными струями от головы к ногам. И звуки были такие, словно серебряные колокольчики позванивали на ветру. Один из колокольчиков был так близко, что мне захотелось потрогать его руками, такой он был славный. Но вдруг что-то забухало и зашумело, и все пропало. И вода, и колокольчики… Я подумал, что спугнул их, и сожалея, об этом, вновь заскользил в липкую черную трясину, пока не провалился совсем.

Неудобство. Что-то мешало лежать в черном безмолвии. Я рассердился так, как сердился очень редко. И решил наказать того, кто мешал мне отдыхать. Черный туман полетел клочьями. Сначала робко, словно сквозь черную ткань, а затем все ярче и ярче свет стал пробиваться откуда-то сверху. Титаническим усилием воли я напрягся и… открыл глаза.

Склянки, банки, куча приборов на блестящих полированной сталью столах, зеленые занавесочки… И мое несчастное тело в коконе из поводков и трубочек, идущих от меня ко всем этим баночкам и приборам. Спасибо, хоть к занавескам не подключили… Скосив глаза вправо, я увидел полуоткрытую дверь. И стал свидетелем того, как оголтелая банда, иначе не назовешь, женщин в серых комбинезонах влетела в палату. Часть из них стала совершать какие-то манипуляции с приборами, а другие выкатили из-за ширмы, которую я ошибочно принял за стену, агрегат на колесиках и что-то лихорадочно стали там накручивать.

Этот праздник жизни продолжался, пока кто-то из дамочек не наткнулся глазами на мой осмысленный взгляд. Что тут началось – вообще передать невозможно. Это было больше всего похоже на поиски крысы в женском колледже. Они галдели, размахивая руками, как ветряки, пока в комнату не вошла молодая и очень красивая белокурая женщина в глянцевом темно-синем комбинезоне. Мгновенно все стихло. Она что-то негромко сказала, и весь этот птичий двор буквально вынесло прочь из палаты.