Полведра студёной крови. - Вячеслав Хватов

Мичурин Артем, Хватов Вячеслав

Полведра студёной крови

Еда и патроны 4

Еда и патроны. Полведра студёной крови

Капли, падая на ледяной наст, прогрызали в нём алые червоточины.

Бредущий по белой пустыне человек остановился и медленно, стараясь не делать резких движений, лёг на спину.

— Всё. Хватит.

Забранная в меховую перчатку ладонь поднесла пригоршню снега к растрескавшимся обветренным губам. Капля, сорвавшись с края заиндевевшего рукава, упала на автомат. Серое от мороза воронение на секунду почернело, впитав тепло, и снова покрылось инеем вокруг красного примёрзшего к стали льда.

Человек сел, утёр бороду и, развязав рюкзак, провёл ладонью по гладкой холодной поверхности своего сокровища.

— Э-э. Врёшь. Врёшь, сука.

Он завязал рюкзак и, с трудом поднявшись на ноги, хохотнул. Но смех вышел натужным.

— Не для того я столько…

Морозный воздух, обложив горло, превратил слова в кашель.

— Дьявол…

Человек сплюнул, подобрал тяжеленный рюкзак и, шатаясь, побрёл дальше сквозь бесконечную снежную целину.

У меня всего два варианта — идти за ним или вернуться. Я выбрал первый. Почему? Ну, тут много причин: заказ, на который я подписался; подмоченный авторитет, который надо восстановить; профессиональная гордость, в конце концов; а ещё… Твою мать! Кого ты обманываешь, Кол? Всё это — полная херня. Плюнуть и растереть. Год! Дерьмовый год и два адски дерьмовых месяца я как хвост за кобылой, подметая сыплющееся говно, волочусь за этим ублюдком! Ради авторитета? Ради профессиональной гордости? Да ебись они конём! Будь дело только в них, я бы встретил зиму под уютным метром бетона своего арзамасского бункера, и топил бы досаду в самогоне. Всё лучше, чем яйца здесь морозить. Но нет. Я пойду дальше. За ней. Я знаю — она близко. Я хочу её! Хочу, как дитё конфету, как кобель течную суку, как торчок хочет дозу в свои чёрные вздувшиеся вены. Я. Хочу. Голову. Ткача. И я её заберу.

Глава 1

Фома был в бешенстве. Жирный обмудок скакал по келье и тряс святыми цацками так, что иконы в золотых окладах со стен падали. "Как ушёл?!" — орал он на всю крепость Святого Воина Великомученика Ильи Муромца, брызжа слюной. — "Куда ушёл?!". Понадобилось приложить немало усилий, чтобы вернуть разговор в конструктивное русло. После уверений в том, что от всей группы остался один Ткач, отец-настоятель немного успокоился, сел и начал снимать ногтями стружку со столешницы, убивая меня взглядом.

— Кол-Кол-Кол… — качал Фома головой. — Что ж ты, су…? Эх! — Хватил он кулаком по столу, и воззрился на меня, аки дьяк на голую девку. — Найди его. Верни то, что он унёс. Слышишь? Верни!

— А из-за чего, собственно, такой кипиш? Ты ведь знать не знал, что за груз. Или…?

— Не твоё собачье дело!!! — взорвался жирдяй, но быстро взял себя в руки, сел и, оправив бороду, нацелился в меня пальцем. — Просто верни то, что должен. Ага? Ты ж аванс взял? Так отрабатывай.

— Уговор был…

— Какой? Какой был уговор? — огрызнулся он, играя желваками. — Ты что мне тут дурочку теперь ломать собрался? Обосрал всё дело и в кусты? Нет-нет-нет. Мы уговорились, что кончишь всех шестерых и заберёшь груз. А ты что сделал? Нихера! Даже хуже, чем нихера. Раскрыл себя, Ткача спугнул. Вот теперь ищи-свищи его по ебеням!

— Ориентировочка, — достал я из-за пазухи мятый лист бумаги с карандашным портретом виновника торжества. — Можешь ещё таких организовать? Штук двадцать.

— Легко.

— И ещё мне понадобятся деньги. Много.

— Опять деньги, — поморщился Фома. — Ты аванс сначала уплоченный мною отработай.

— Я хочу получить расчёт.

Глаза настоятеля округлились, губы зашлёпали в беззвучном возмущении.

— Ну, знаешь…! — он утёр набежавшую на бороду слюну и фыркнул.

— Предстоят серьёзные расходы. Ткач — это тебе не шпана нашкодившая. Если он захочет лечь на дно, понадобится ооочень длинный багор, чтобы его поднять.

— Очумел?! Отдать тебе сорок золотых! С какого?!

— Фома, — я облокотился о стол и придвинулся ближе, так, чтобы моему упрямому нанимателю стал слышен шёпот, не доходящий до ушей охраны за дверью, — не знаю, что там унёс Ткач, но уверен — ты знаешь. И оно нужно тебе гораздо больше, чем сорок золотых. А если я ошибаюсь… Что ж, готов вернуть аванс, и ищи другого охотника.

Настоятель, выслушав, тоже подался вперёд и произнёс тихо, с полной всепрощения улыбкой:

— Вынуть бы тебе кишки, да затянуть вокруг шеи.

После чего, не сводя с меня взгляда, достал из ящика кошель и тот, с приятным звоном бухнулся на стол.

Это было четырнадцать месяцев назад. И коли карта не врала, я теперь находился в самых что ни наесть ебенях, как и пророчествовал мудрый Фома. Предгорья северного Урала. Если ад, вопреки устоявшемуся мнению, холоден, то я определённо стоял на его пороге. И Сатана всё крепче прихватывал меня за яйца своей заиндевевшей лапой. Не спасали ни кисы с меховыми чулками поверх шерстяных штанов, ни кухлянка, ни толстенный свитер. Мороз пробирал настолько, что временами становилось трудно дышать, сердце билось через раз, и постоянно тянуло в страну сладких грёз, из которой уже не вернуться.

Всё же, что ни говори, а человек — вещь хрупкая. Чего не скажешь о моём спутнике. Не знаю, чья в том заслуга — естественного отбора или горнила радиоактивной Москвы, откуда он родом — но Красавчик оказался на редкость выносливой тварью. Признаться, беря его в поход, я и не рассчитывал, что малец выживет. Думал — не бросать же, раз уж притащил, пусть следом идёт, а там будет видно, от чего издохнет. Ан нет. Вместо капитуляции перед жестоким миром мой четвероногий друг вымахал до размеров приличной собаки, нагулял к зиме жира и оброс плотной шерстью, от чего сделался похож на большую уродливую бесхвостую росомаху. Весной бурая шуба сменилась привычной жиденькой порослью, через которую просвечивала кожа. А обильные харчи дали новый толчок росту массы и габаритов. Жрал зверёныш всё подряд — от грибов до человечины — с равным аппетитом. Ко второй своей зиме Красавчик был уже едва ли легче меня и напоминал теперь медвежонка. Страшного, с плоской рожей и огромной пастью.

Помимо незаурядных физических данных, животина вышел и умом. Говорят, интеллект годовалой собаки равен интеллекту двухлетнего ребёнка… Не знаю. По-моему, двухлетний ребёнок в сравнении со взрослой собакой — бестолковый кусок мяса, которому едва хватает мозгов не срать под себя. Красавчик же в свои полтора года был заметно умнее хвостатых бестий. Если первое время с ним приходилось общаться как с дауном, повторяя по сорок раз вязнущие в зубах команды, то сейчас это стало лишним. Мой лохматый товарищ быстро навострился распознавать обычную речь и с готовностью подчинялся приказам.

Пока шли обжитыми землями, Красавчика приходилось прятать, дабы не навлечь гнев скорой на расправу деревенщины. Если к моим жёлтым глазам эти ребята ещё проявляли терпимость, руководствуясь остатками разума и тягой к жизни, то мириться с присутствием возле себя неведомой тварины было выше их сил. И Красавчик ночевал в лесу, один, там, где я указывал. Утром приходишь — сидит, ждёт распоряжений. Удивительная скотина. Думаю, будь у него мозгов чуть побольше, вот совсем ещё немного, и мы могли бы свободно дискутировать о природе добра и зла.

Чем больше мы удалялись от тлеющих очагов цивилизации, преследуя неугомонного Ткача, тем меньше косых взглядов обращалось в нашу сторону. Странно. Казалось бы, что может испугать жителя, к примеру, Сарапула, имеющего под боком Ижевск со всеми его чудесными порождениями, и в то же время возбудить любопытство, начисто лишённое неприязни, у кочующих по краю земли оленеводов манси? Оказывается — практически всё. Непонимание рождает страх? У кого как. Если жить в страхе — да. Это такая штука, которая питает сама себя, разрастается и со временем вчистую пожирает разум. Незаменимая вещь в управлении толпой. Нужно только ухаживать за ней как следует, культивировать в массах. Запуганный человек склонен без раздумий отторгать всё новое в угоду хоть и дерьмовому, но знакомому и предсказуемому. Города — рассадники страха. Чем крупнее город, тем больше усилий приложено "отцами народа" к взращиванию побегов тотального недоверия, злобы и нетерпимости. Это их скорлупа. И пусть внутри всё давно стухло, но снаружи ещё страшнее. А вонь… Что вонь? Не смертельно, потерпим.