Вид на улицу плюс Риверсайд: мило. (Не всегда. Диего часто содрогается, вспоминая детство, состоявшее из невеселых дней и страшных ночей, проведенное в той самой квартире, которую теперь занимает умирающий Гэддис Петчен. Как будто шепчущие отблески далеких огней с Не Той Стороны Трекса отбрасывали тени на стены спальни юного Диего, как бы упорно он ни пытался перед отходом ко сну закрыть окно опускающейся шторой из зеленой клеенки. К тому же стекла постоянно дребезжали от непрекращающегося грохота поездов. То, чем Диего пользуется сейчас, досталось ему благодаря собственным стараниям, а не пришло без усилий в порядке наследства.)
В это пасмурное зимнее утро Диего нежился в постели; ему было трудно по-настоящему проснуться. Долгий вечер в обществе друзей, слишком много выкуренных сигарет, избыток высокопарных рассуждений и неиссякаемый поток крепкого пива «Руде Браво» из соседнего Шенкбуша – все это обернулось вполне предсказуемо. Диего ворочался, путаясь в липком белье. Кислое настроение позволяло ему видеть в собственном существовании лишь многочисленные несправедливости, которые заслоняли собой любые удачи. В череде его мыслей фигурировали следующие персонажи:
Прижимистый и упрямый домовладелец Рексолл Глиптис, который вот уже несколько месяцев не может пригласить хотя бы ученика слесаря, чтобы починить батареи в квартире Диего, – факт тем более вопиющий, что тепло как таковое бесплатно, оно подается во все кварталы в качестве само собой разумеющейся составляющей инфрастуктуры Линейного города.
Лучший друг Диего, импульсивный и коварный Зохар Куш, который обнаружил в 10 395 001-м Квартале Бродвея пивной бар под названием «Похожие парни», где «Руде Браво» лилось подобно жидкому самоубийству. Зохар настаивал на проведении питейного состязания кое с кем из аборигенов Шенкбуша.
Новая подружка Куша, капризная Милагра Ивентир, которая в тот пьяный, смутно вспоминающийся вечер, как-то чувственным движением положила ладонь на бедро Диего, спровоцировав столкновение с его собственной подружкой, внушительной Волузией Биттерн.
Волузия, в свою очередь, внесла свой вклад в безобидную перепалку. Диего вспомнил, как она предъявила свои ревнивые претензии, резко замахнувшись на Милагру; к счастью (если учесть разницу в габаритах Волузии и Милагры), это не завершилось физическим контактом в силу известного нарушения восприятия и координации. Горячий темперамент у этой дьявольски привлекательной женщины!
И, конечно же, нельзя исключить из списка скандально известного Йейла Драмгула, коллеги Диего по писательскому цеху. Хотя Йейл не был ни практиком, ни сторонником «Космогонического вымысла» и принадлежал к конкурирующему литературному лагерю, он был приглашен на веселый вечер. Но единственным вкладом Драмгула в программу оказалась его абсолютная неспособность принять внутрь пять пинт «Руде Браво» без того, чтобы сделать непринужденное и грубое предложение жене звероподобного вышибалы из «Похожих парней», что в итоге привело к изгнанию участников вечеринки Петчена в грязь Шенкбуша, которая ничуть нe отличалась от промерзшей грязи в ста пятидесяти одном квартале ближе к центру.
При воспоминании о вспухшем левом глазе Йейла, красочно смотревшемся на его лице, когда все они разъезжались по домам в Метро, у Диего немного поднялось настроение. Он высунул из-под одеяла одну ногу, чтобы проверить температуру воздуха. Очень уж зябко. Может быть, все-таки имеют под собой основания разговоры о том, что помещения в Риверсайде подвержены влияниям с Того Берега…
Что, если поможет музыка? Диего протянул голую руку, чтобы включить стоящий на прикроватной тумбочке радиоприемник. Когда колонки разогрелись, из них полились звуки духового оркестра, несомненно, мелодия «Рыбачек». Настроение Диего немедленно поднялось.
Рамболд Праг – гений, наверное, единственный гений, кого Диего знал лично. Этот чернокожий музыкант, чье чахоточное лицо казалось невозмутимым под очками со слоистыми линзами, в щегольских габардиновых брюках и шелковых рубашках свободного покроя, символизировал для Диего все, чего может добиться человек искусства. Диего знал: наиболее совершенны из его работ те, что были вдохновлены лирическими композициями Прага, соперничали с их непредсказуемыми переливами.
Музыкальная вставка закончилась, и диктор объявил: «Вы слушали композицию „Дорога всегда ведет вперед“. Рамболд Праг, труба. Лидия Кинч, саксофон. Скриппс Скегуэй, фортепьяно. Люцерн Кейнбрейк, бас. Редди Диггинс, ударные. Далее в программе: „Эота“ Персиваля Рэгленда. А сейчас – десятичасовые новости».
Диего застонал. Десять часов! Если он хочет вместить визит к отцу и работу в столько-то часов от этой минуты и до романтического ужина с Волузией Биттерн, то у него нет ни одной лишней секунды. Но налицо дилемма: очередность действий. Если начать писать незамедлительно, можно войти в творческий транс, забыть о времени и упустить время для посещения Гэддиса Петчена. А если вначале пойти к отцу, то из дома, где прошло детство, Диего почти наверняка вернется переполненный эмоциями, что испортит его писательский настрой на остаток дня.
После минутного колебания Диего отдал победу голосу крови. В конце концов, он – профессиональный писатель. Он в состоянии отбросить в сторону все отвлекающие моменты и отдаться своему делу. Неужели его отец, возможно, пребывающий сейчас не в духе, помешает ему приступить к работе? Да ни в коем случае!
Диего, на котором было только нижнее белье, выбрался из постели. После горячего душа (единственное удобство, оставшееся не затронутым нерадивостью Рексолла Глиптиса) он ублажил свое почти безбородое лицо («Черт бы побрал этот мальчишеский вид!» – бог весть в который раз подумал Диего) своим любимым одеколоном «Мейербеер № 7» и снова почувствовал себя наполовину человеком. Надевая свой излюбленный наряд – твидовые брюки, джинсовую рубашку, шерстяной свитер и мешковатый черный жилет, Диего признал, что желудок простил ему вчерашние излишества и готов принять кое-какую пищу. Быстрая проверка содержимого морозильной камеры не обнаружила ничего пригодного для человеческого потребления, и Диего решил, что перехватит что-нибудь по пути к отцу. Он влез в свои разбитые башмаки и вышел из квартиры, предварительно бросив тоскливый взгляд на пребывающий в хаосе письменный стол.
Диего быстро миновал единственный лестничный пролет, отделявший его квартиру от улицы (знакомая гладкая поверхность деревянных перил с металлическими вставками, обеспечивающими прочность, кухонные запахи, рассказывающие о пристрастиях соседей). На ходу он то повторял в мыслях подробности очередной части своей повести, то разрабатывал тактику разговора, которая избавила бы его от привычных параноидальных выходок отца.
На людном тротуаре он тут же увидел Лайла Гимлетта, выкладывавшего устойчивые к холоду продукты – картошку, репу, яблоки и тому подобное – на витрину уличного ларька, чтобы привлечь внимание спешащих пешеходов. Дородный торговец, которого отличали изогнутые брови и вечная вечерняя щетина, придававшая его лицу неопрятный вид, по-приятельски поприветствовал Диего:
– Петчен! На рынок за свежими бананами? С последним Поездом я получил отменные. Не знаю, увидим ли мы еще когда-нибудь такие.
– Да, Лайл, конечно. Отложите для меня гроздь зеленых, я их сегодня попозже заберу.
Диего поднял воротник пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра и двинулся было дальше, но Гимлетт остановил его, тронув за локоть, и приблизился с заговорщическим видом.
– Можно рассчитывать, что вы и ваши друзья в ближайшее время согласитесь достать такие?
Из-под белого фартука зеленщик извлек необычный медальон. Толстая разноцветная рептилия размером с внушительную картофелину, висящая на кожаном шнуре, неясно переливалась едва ли не всеми цветами радуги.
При виде этой штуки Диего вздрогнул. Ему вспомнилось то жуткое время, когда удача поворачивалась к нему спиной, и он готов быть рисковать, идти на такие дела, которые сейчас уже казались неприемлемыми; подобные планы зарождались в самых дальних углах его ума, где они, как ему представлялось, были надежно заперты.