– Открывайте, черт вас задери, – Нечай стукнулся в дверь еще громче.
Визг смолк, но дверь ему открывать не спешили. Нечай снова переступил с ноги на ногу – ступни ломило, и замерзшие пятки не оставляли следов на покрытых инеем досках.
– Да открывайте же! – он стукнул в дверь обухом топора.
За дверью послышалась возня и перешептывание.
– А кто это? – спросил кто-то из них, явно долго набираясь смелости.
– Это я, Нечай! Да откройте, ноги закоченели!
– А… а это точно Нечай?
– Открывай, я сказал! Или дверь вынесу! – Нечай добавил к своим словам еще несколько, которых не стоило слышать юным девушкам, и посильней стукнул в дверь обухом, так что затрещали доски.
– Ой, мама, – прошептали изнутри, и начали отодвигать засов.
– Ну наконец-то! – он дернул ручку к себе – девки с визгом отскочили от двери и забились в угол, только Дарена сидела на лавке и хлопала глазами. Стекла из-под ног девушки убрали и половину свечей перетащили в предбанник.
– Что? Страшно? – Нечай усмехнулся, шагнул внутрь и прикрыл дверь.
– Еще бы… – прошептал в ответ кто-то.
Нечай покачал головой, зашел в парную и прижался спиной к печке.
– Холодина какая, – проворчал он.
Они робко, потихоньку начали сползаться к нему поближе – все еще не верили, что это Нечай, а не оборотень. Первой очнулась Дарена:
– Ой, у тебя кровь! – крикнула она и всплеснула руками.
– Где? – Нечай посмотрел на себя.
– На ноге! – она показала пальцем на пятку.
Нечай поглядел вниз: где это он успел вляпаться? И откуда на морозе кровь? Но потом вспомнил и засмеялся:
– Да нет, это я ногу на стекло наколол, когда выбегал… Зеркало-то разбили…
– За зеркало мне мамаша косу выдернет, – проворчала самая угрюмая из девушек, – таких денег стоит…
– Подумаешь! – фыркнула Дарена, – хочешь, возьми мое! Мне тятенька еще купит!
– И возьму, – мрачно ответила та.
– И возьми! – Дарена повела плечом и развалившись села на лавку.
– Нечай, – робко спросила младшая, – а кто там был?
– Никого там не было.
– А кто же стучался?
– Я говорю, он из зеркала вышел! – сказала Дарена, – иначе бы я не испугалась. Он бежал между свечек, быстро так, а потом руки из зеркала ко мне протянул и в горло вцепился.
– Это суженый, что ли? – не удержался Нечай.
– Ну да… – Дарена не поняла.
– Сильно же он на тебе жениться хочет, – хохотнул Нечай.
– Нет, ты не понимаешь! Это черт приходит в образе суженого, показать, какой он будет. А если вовремя не остановиться, то и задушить может. Он из зеркала выскочил, и вокруг бани начал ходить, я точно говорю!
Нечай едва не расхохотался:
– Ну и как? Разглядела, какой он будет? Красивый, наверно…
– Красивый, – Дарена подняла голову, – на тебя похож!
– Спасибо, конечно… – Нечая перекосило.
Девушек пришлось разводить по домам – поодиночке расходиться они отказались, да еще всю дорогу взвизгивали и подпрыгивали, тыча пальцами по сторонам и указывая на многочисленных оборотней. Хитрая Дарена оказалась последней, и, как Нечай не злился на ее хитрость, бросить ее одну ночью посреди Рядка не посмел, довел до дома.
– А куда ты так спешишь? – спросила она, хватаясь за его рукав.
– Замерз, домой хочу, – проворчал он.
– Да ладно! Подумаешь! Не так уж и холодно, – ее рука скользнула ему под руку.
– Кому как.
– А почему ты такой мрачный все время?
– Спать хочу.
Красивая была девка. Ее близость волновала, его локоть уперся в упругую, округлую грудь, совсем не такую вялую и мелкую, как у Фимки, и от этого Нечай чувствовал еще большее раздражение.
– Ты все время хочешь спать? – звонко, красиво засмеялась Дарена.
Она ему совсем не нравилась, она выводила его из себя. Каждое ее слово отталкивало, разве что молодое, красивое тело манило к себе.
– Да, – угрюмо ответил он.
– А завтра придешь оборотня ловить?
– Что, опять? – Нечай даже остановился, – сколько гадать-то можно?
– Всю эту неделю, – Дарена снова засмеялась, – а потом еще на святки целую неделю, а потом в волосовы дни, перед вербным воскресеньем, а еще на Троицу, на Купалу и в Ильин день!
– Да уж… Так замуж хочется? – хмыкнул он.
– Да нет, – она тряхнула головой, – смотря за кого. За хорошего человека отчего бы не выйти? Так как, придешь?
– Нет.
– Почему? – она искренне огорчилась.
– Не хочу, – Нечай пожал плечами.
День третий
Дюжий надзиратель дергает Нечая к себе, и ему становится страшно. Другие колодники угрюмы и спокойны – они рады избавлению от смерти, и клеймо принимают едва ли не с благодарностью. В воздухе пахнет горелым, хотя дует холодный ветер. Надзиратель сзади берет Нечая под руки и держит так крепко, что Нечай не может шевельнуться. От страха пот выступает на лбу. Второй надзиратель хватает его за челку и за подбородок и выворачивает лицо вбок, скулой в сторону третьего, в руках которого клещи с зажатым в них клеймом. Нечай глотает слюну, стискивает зубы, и косится на раскаленное до оранжевого цвета железо: он чувствует его жар издалека. Из пятерых колодников, которых клеймили перед ним, не закричал ни один. У Нечая дрожат колени, и, наверное, все это видят. Он стискивает зубы так, что они сейчас начнут крошиться. Никто не считает до трех, не ждет – все происходит быстро и буднично: Нечай успевает понять, насколько это горячо за миг до того, как железо впивается в скулу, словно длинные ядовитые шипы, боль накрывает лицо целиком и тугими волокнами разбегается в стороны – по вискам, к затылку, на шею; боль прогрызает череп насквозь, боль шипит и пузырится, боль воняет паленой плотью и рвется вверх сумасшедшим криком. Нечай ловит этот крик налету и зажимает его в горле, но он все равно выбивается наружу – хриплым стоном и градом слез. Его отпускают и отталкивают в сторону, надзиратель тянется за следующим колодником, а боль грызет щеку, и от нее темно в глазах… Кто-то хлопает его рукой по плечу, кто-то посмеивается и говорит, что он молодец. Они все старше его в два раза.
Нечай проснулся на печи с мокрым от слез лицом, прижимая руки к шраму на скуле – хотя прошло полгода, как ведун-отшельник свел ему клеймо, тот еще побаливал, а иногда вспыхивал жгучей болью, словно плоть навсегда запомнила прикосновение раскаленного клейма. Трехлетняя племянница гладила его по волосам неуклюжей ручонкой и клевала губами в макушку, приговаривая:
– Не пъачь, не пъачь…
Нечай усмехнулся, вытер слезы рукавом, повернулся на спину и подбросил девчонку вверх, под потолок. Она завизжала и засмеялась. Он пощекотал ее немного, но тут на грудь залез малой Колька – ему не было двух.
– Кола! Кола! – требовательно постучал он кулаком Нечаю в бок.
– И Кольку тоже? – Нечай рассмеялся, посадил девочку рядом и поднял малого на вытянутых руках, потряхивая и щекоча. Колька счастливо взвизгивал и хохотал солидным баском.
Как хорошо…
Из хлева в дом поднялась мама, и, услышав на печи возню, тут же предложила Нечаю:
– Молочка выпьешь теплого?
– Ага, – немедленно согласился он.
Внизу просыпались старшие дети, Мишата успел выйти на двор, а Полева возилась у печки.
– Мише бы молока хоть раз предложили, – проворчала она себе под нос.
– Мишата каждый день молоко пьет парное, – ответила мама.
– Потому что встает рано, а не дрыхнет до полудня! – чуть не взвизгнула Полева.
Мама надула губы и гордо прошла мимо невестки с кринкой в руках.
– Пей, сынок, не слушай ее. Злая она.
– Вот жизнь у бездельника! – заголосила Полева, – молоко в теплую постельку подают! Внукам бы налили лучше!
– И внукам налью, – поморщилась мама, – дети твои от молока нос воротят, их еще уговорить надо!
– Потому что Миша работает от зари до зари, вот детки и сыты всегда!
Нечай сел на печке, подобрав под себя ноги и пригнув голову, которая уперлась в потолок. Из его кринки малые пить никогда не отказывались, все втроем расселись кружком вокруг него, и ждали своей очереди хлебнуть молочка.