Крест Морриган - Робертс Нора

Моим братьям Джиму, Базу, Джону и Биллу

Лишь смелому в боях наградой красота![1]

Кончай, царица. День наш миновал. Смеркается[2].

Наверное, все из-за дождя. Именно дождь заставил его вспомнить эту историю. Струи воды барабанили в окна, хлестали по крыше, ледяным дыханием заползали под двери.

От пронизывающей сырости кости ломило даже у камина. Возраст особенно давал себя знать осенью, долгими и промозглыми вечерами. Но холодной, темной зимой – он это точно знал – будет еще хуже.

Дети уже собрались: сгрудились на полу, залезли в кресла. Обращенные к нему лица светились ожиданием – он обещал им сказку, чтобы скрасить скуку ненастного дня.

Старик не собирался рассказывать именно эту историю, слишком жестокую для таких малышей. Но дождь свистящим шепотом подсказывал слова, рвавшиеся наружу.

Даже сказочник – а возможно, особенно сказочник – должен уметь слушать.

– Я знаю одну историю, – начал он, и дети нетерпеливо заерзали. – О храбрости и трусости, о крови и смерти и, конечно, о жизни. О любви и утрате.

– А чудовища там есть? – спросил кто-то из самых маленьких; его голубые глаза широко раскрылись от предвкушения страха и восторга.

– Как же без них, – ответил старик. – Чудовища были всегда. Как и те мужчины, которые были на их стороне, и те, кто был против них.

– И женщины! – добавила одна из девочек постарше. Старик улыбнулся.

– И женщины тоже. Храбрые и искренние, лживые и смертельно опасные. В свое время мне встречались и те, и другие. История, которую я вам расскажу, случилась много лет назад. Начиналась она в разное время и в разных местах, а конец у нее один.

Прислушиваясь к завыванию ветра, старик взял чашку с чаем, чтобы смягчить горло. В камине потрескивал огонь, отбрасывая золотистые блики на его морщинистое лицо.

– Вот как она началась… В самый разгар лета под черным небом, прорезанным голубыми вспышками молний, на высоком утесе, который нависал над бушующим морем, стоял волшебник…

Эйре, Киури

1128 г.

Внутри у него неистовствовала буря, черная и свирепая, ничем не уступавшая грозе, бушевавшей в небе. Он стоял на блестевшем от дождя утесе, и кровь его кипела, подобно тому, как вскипал вихрями окружавший его воздух.

Имя его бури – скорбь.

Голубоватыми вспышками молний, яркими и пронизывающими, горе сверкало в его глазах. Ярость стекала с кончиков пальцев кровавыми зигзагами, которые раскалывали воздух громовыми раскатами, напоминавшими залпы тысячи пушек.

Высоко подняв жезл, он выкрикнул слова заклинания. Алые молнии его гнева и голубые вспышки грозы сталкивались в небе в беспощадной битве, и это зрелище заставляло людей поспешно прятаться в пещерах и домах, запирать двери и окна, прижимать к себе плачущих и дрожащих от страха детей, моля богов о защите.

Даже волшебники трепетали в своих замках.

Скала гудела, морская вода стала черной, словно разверзнутая пасть преисподней, а волшебник все свирепствовал, изливая свое горе. Дождь, хлеставший из раненого неба, был алым, как кровь, – он шипел, насыщая море и землю своей влагой, а воздух пропитался запахом его испарений.

Потом эту ночь называли Ночью Скорби, и всякий, кто осмеливался упомянуть о ней, рассказывал о колдуне, который стоял на высоком утесе, бросая вызов и небесам, и преисподней – кровавый дождь пропитал его плащ и стекал по худому лицу подобно слезам смерти.

Его звали Хойт, и он принадлежал к роду Маккена, который – согласно преданию – вел свое происхождение от Морриган, богини войны. Сила его была велика – но еще юна, как и он сам. Теперь, движимый взрывом чувств, позабыв об осторожности, долге и свете, он выковывал из своего дара оружие. Свой меч, свое копье.

Имя той, которую он вызвал во время страшной бури, было Смерть.

Под завывание ветра Хойт повернулся спиной к бушующему морю. Существо, стоявшее перед ним на твердой земле, некогда было земной женщиной. Она улыбалась. Неправдоподобно красивая – и холодная, словно зима. Нежные голубые глаза, яркие, словно лепестки роз, губы, молочно-белая кожа. Голос ее звучал чудесной музыкой – пение сирены, уже погубившей бесчисленное количество мужчин.

– Ты так спешил вызвать меня. Жаждешь моего поцелуя, Маккена?

– Ты убила моего брата?

– Смерть… – не обращая внимания на дождь, она откинула капюшон, – не так проста. Ты слишком юн, чтобы понять ее великолепие. Я преподнесла ему дар. Драгоценный и наделяющий силой.

– Он теперь проклят.

– О! – Женщина взмахнула рукой. – Совсем небольшая плата за вечность. Весь мир в его руках, и желаниям его нет преград. Он знает то, что тебе и не снилось. Теперь он принадлежит мне, и моя власть над ним сильнее, чем была твоя.

– Ты – злой дух, и на твоих руках его кровь. Клянусь богиней, я уничтожу тебя.

Она весело рассмеялась – словно ребенок, которому пообещали любимое лакомство.

– Его кровь на моих руках, в моем горле. А моя кровь в нем. Теперь он подобен мне, дитя ночи и мрака. Жаждешь уничтожить собственного брата? Твоего близнеца?

Стлавшийся по земле туман расступался, шелковыми складками собираясь под ее ногами.

– Я чувствую твою силу, твою скорбь и твое удивление. Прямо теперь, на этом месте, я предлагаю тебе дар. Вы опять станете близнецами, Хойт Маккена. Я подарю тебе смерть, равную вечной жизни.

Он опустил жезл и посмотрел на нее сквозь пелену дождя.

– Назови свое имя.

Теперь женщина скользила над туманом, и ее плащ распахнулся. Хойт видел белые холмики грудей, соблазнительно округлявшиеся в вырезе туго зашнурованного корсета. Охваченный сильнейшим возбуждением, он тем не менее ощущал смрадную силу, исходящую от нее.

– У меня много имен, – возразила она и коснулась – как ей удалось подойти так близко? – его руки кончиком пальца. – Хочешь произнести мое имя, когда мы соединимся? Почувствовать на губах его вкус, когда я почувствую твое?

Пересохшее горло жгло огнем. Нежные голубые глаза неудержимо манили, и Хойт тонул в них.

– Да, я хочу узнать то, что известно моему брату.

Она снова засмеялась, но теперь ее смех звучал хрипло. В нем слышался голод – животный голод. Нежные голубые глаза начали наливаться кровью.

– Ревнуешь?

Женщина коснулась губами его губ – обжигающе холодными, как лед. И такими желанными. Сердце учащенно забилось у него в груди.

– Я хочу увидеть то, что видит брат.

Он прижал ладонь к соблазнительной белой груди, но не почувствовал ответного трепета.

– Назови свое имя.

Ее губы растянулись в улыбке, и в темноте этой ужасной ночи сверкнули белые клыки.

– Лилит – вот кто забирает тебя. Лилит – вот кто преображает тебя. Сила в твоей крови соединится с моей силой, и мы станем владыками этого мира и всех остальных миров.

Откинув голову назад, она приготовилась к броску. Хойт проткнул ее сердце жезлом, вложив в удар всю свою боль, всю ярость.

Звук, вырвавшийся из ее горла, пронизал мрак ночи, взмыл вверх и слился с ревом бури. Жуткий, страшный звук, не похожий ни на крик человека, ни на рев зверя. Вой чудовища, отнявшего у него брата, прятавшего злобу за холодной красотой. И теперь этот злой дух истекал кровью, хлынувшей из раны, в которой не билось сердце.

Она вновь поднялась над землей, извиваясь и пронзительно вскрикивая; яркая, сверкающая молния расколола небо. Скованный ужасом, Хойт забыл слова, которые требовалось произнести, и смотрел, как она корчится в воздухе, разбрызгивая кровь, которая испаряется в липком, противном тумане.