---------------------------------------------
Поляков Юрий
Юрий Поляков
Часто думал я об этом ужасном семейственном романе...
А. С. Пушкин
1
- О чем ты все время думаешь?
- Я?
- Ты!
- А ты о чем?
- Я - о тебе!
- И я - о тебе... - Башмаков поцеловал Вету и вздохнул про себя: "Бедный ребенок, она еще верит в то, что лежащие в одной постели мужчина и женщина могут объяснить друг другу, о чем они на самом деле думают!"
- А почему ты вздыхаешь?
- Поживешь с мое...
- Я обиделась! - сообщила она, нахмурив темные, почти сросшиеся на переносице брови.
- Из-за чего? - превозмогая равнодушие, огорчился он.
- Из-за того! До меня ты не жил... Не жил! Ты готовился к встрече со мной. Понимаешь? Ты должен это понимать!
Свою правоту она тут же начала страстно доказывать, а он терпеливо отвечал на ее старательную пылкость, чувствуя себя при этом опрокинутым на спину поседелым сфинксом, на котором буйно торжествует ненасытная юность.
- Да, да... Сейчас... Сейчас! - болезненно зажмурившись, в беспамятстве шептала Вета и безошибочным движением смуглой руки поправляла длинные спутанные волосы. Эта безошибочность во время буйного любовного обморока Башмакова немного раздражала, но зато ему нравилось, когда Вета внезапно распахивала антрацитовые глаза - и слепой взгляд ее устремлялся в пустоту, туда, откуда вот-вот должна была ударить молния моментального счастья... Девушка открыла глаза. Но совсем не так, как ему нравилось: взгляд был испуган и растерян. Горячее, трепещущее, уже готовое принять в себя молнию тело вдруг сжалось и остыло. Мгновенно. Башмаков даже почувствовал внезапный холод, сокровенно перетекающий в его тело, будто в сообщающийся сосуд. "Наверное, так же чувствуют себя сиамские близнецы, когда ссорятся, предположил он. - Сейчас спросит про Катю..."
Вета склонилась над ним и прижалась горячим, влажным лбом к его лбу. Ее глаза слились в одно черное, искрящееся око:
- А ты не обманываешь?
- Ты мне не веришь?!
- Тебе верю, но есть еще и она.
- Ты же знаешь, мы спим в разных комнатах.
- Правда?
- Врать не обучены! - оскорбился он, думая о том, как все-таки юная наивность украшает мир.
- Но ведь она...
- Катю это давно не волнует.
- Ее! - Вета обиженно выпрямилась.
- Ладно, ее это давно уже не волнует, - согласился Башмаков, морщась от боли.
- Наверное, лет через двадцать меня это тоже волновать не будет. А ты станешь стареньким, седеньким, с палочкой... Я тебе буду давать разные лекарства.
- Знаешь, какие старички бывают? О-го-го!
- Тогда и меня э т о тоже будет волновать. Я тебя замучу, и ты умрешь в постели!
- Люди обычно и умирают в постели.
- Нет, люди умирают в кровати, а ты умрешь в постели. Со мной!
- Возможно, - кивнул Башмаков и заложил руки за голову.
- Тебе со мной хорошо?
- Мне очень хорошо.
- Очень или очень-очень?
Башмаков подумал о том, что достаточно увидеть мужчину и женщину наедине, чтобы понять, кто из двоих любит сильнее или кто из двоих вообще любит. Тот, кто любит, всегда участливо склоняется над тем, кто лежит заложив руки за голову.
- Очень или очень-очень? - повторила Вета свой вопрос.
- Очень-очень.
- Между прочим, ты понравился папе!
- В каком смысле?
- Во всех. Он хочет, чтобы мы с тобой обязательно обвенчались!
- Если папа хочет, значит, обвенчаемся...
- Ты будешь ей что-нибудь объяснять? - спросила Вета, высвобождая Башмакова и ложась рядом.
- Наверное, нет. Просто соберусь и уйду.
- А если она спросит?
- Отвечу, что просто люблю другую.
- А если она спросит, кого?
- Не спросит.
- Я бы тоже не спросила. Из гордости.
- Она не спросит из усталости.
- Боже! Как можно устать...