Тациана Мудрая
На острове Руяне…
Знаете ли вы, кто такие викинги? Ах да, ну конечно — в своё время всю культурную Европу на уши ставили. Боже, избави нас от нурманнов, так сказать. На английском престоле сиживали, Севилью штурмом брали и по всему побережью, от и до, ба-альшого шухера понаделали. Вон и фильмы о них сняты во множестве, и книги написаны, и драккары со шнеккарами, драконьи и змеиные ладьи ихние без удержу хвалят — самые лучшие из лучших корабли считались. Причём о двух головах: спереди и сзади, чтобы не видать было, вперед кораблик плывёт или вовсе драпает.
Только в одном месте получился викингам укорот. Потому как море, которое данам и прочим норвегам пятки щекотало да под брюхом булькало, в те годы Русским звалось. Морем Ругов.
И стоял посреди того моря славный и превеликий остров Руян, иначе Буян, со святилищем Святовита на нём, куда стекались все дары и сокровища, что не достались нурманнам. И добрая доля нурманнских: даны и те дань Святовиту платили. Каламбур, скажете? Ну ладно, на то и байка, чтобы зубы скалить. Корабли руянские были драккарам не чета, но и зада, то есть кормы, врагу не показывали. По всему своему морю гуляли.
Так что грабить ругов было нурманнам не очень сподручно, а вот гостевать — это да. В гости они захаживали. По делам торговым.
Вот однажды вошел в воды острова Руяна узкий корабль под парусом в широкую красно-белую полоску, с круглыми, как бляхи, щитами по всему борту и головой морского змея на обоих штевнях, переднем и заднем. Стал напротив святилища. Сошел с него самый главный викинг и говорит местным жителям:
— Хочу принести я дары вашему Святовиту, потому что ищу совета у самого главного жреца. Не хотят мне помочь ни Один, ни Тор, ни Фрейр, ибо изгнан я из родной страны за убийство на поединке. А имя мое — Эйрик Красный.
— Чего же тебе надо, Эйрик? — спросили его.
— Приходится нынче мне, моему сыну Лейву и всему нашему большому семейству искать доли в чужих морях, потому что нет ее ни на побережье, ни на знаемых островах, ни во внутренних водах. Погрузили мы на корабль много скота и растянули над этим местом прочный холст, но будет скот бояться воды, у которой нет берегов — а именно туда решили мы пойти. Нужен нам человек, который мог бы со скотиной легко управиться — хотим не прирезать ее по пути, а в неведомые земли целой и здоровой привезти.
Едва не засмеяли его руги: нашёл о чем бога просить!
Но богатыми были дары, да и опасен был гость — недаром волос его прямо огнём горел на буйной голове. Подумали старики жрецы и говорят:
— Ценится такое ремесло у нас на Руяне дороже злата. Не можем мы тебе отдать лучших скотьих пастырей. Но вот живет при храме вдовица убогая, из дальних краёв пришлая, есть у нее малолетний сынок, Лют именем — его забирай.
Ну, разгрузились-погрузились, здешнему богу помолились, дальше пошли. Как там из Русского моря вышли, потом по Ледовому Окияну мимо Зеленого Острова Гренландии проплыли — не столь важно. Говорят, что остров этот Эйрик из хитрости так обозвал, чтобы народ к нему потянулся — одни льды были там испокон веку зеленые. А может статься, и в самом деле чуть потеплей там было, чем ныне. Не наше то дело.
Наше дело иное — про парнишу того, Люта, рассказать. Хилый был, с виду неприглядный, однако делом своим что надо владел. И кормить, и чистить, и доить вместо нурманнских женок, и навоз выгребать за борт. А если какую животину прирезать надобно — не одну ж траву морскую людям жевать — споёт ей песенку, та и стоит не шелохнется. Да что уж там! Буря на море, волны до неба, бывало, а он знай песенки свои тягучие распевает да на скотину глазами зыркает, чтобы по полу копытами зря не топталась. А в глазах такие же молнии, какие из туч в воду ударяют.
И стали говорить нурманны, что страхом он держит и страхом правит. А им-то что? Сами были не из пугливых, а в точности до наоборот.
Вот однажды, после того, как дракона их как следует по солёной воде помотало, видят нурманны берег. Пологий — лодки легко подойдут. Холмистый и поросший лесом — можно дома ставить в месте, укрытом от холодных морских ветров. Вдаётся в него бухта — есть где корабль укрыть.
— Здесь будем жить, — говорит Эйрик. — Среди этих холмов городище поставим. Грузите добро на лодки, загоняйте туда скотину и сами грузитесь.
Пока люди переправлялись — молчал Лют. Покуда припас грузили и тюки с вещами — смирно Лют сидел. Но как только первая большая лодка с быком и коровой к берегу пристала, Лют, до того смирно рядом с ними стоявший, спрыгнул на песок — и исчез посреди кустарника. Только длинная серая тень по земле скользнула, хвостом свой путь заметая.
— Ах он, паскудник! — кричит Эйрик и уже стрелу на тетиву накладывает. — Перевертыш клятый!
— Остановил его сын Лейв:
— Погоди, отец, не горячи сердца. Уже ввело тебя оно в лихую беду. Нам ведь не одну зиму здесь жить предстоит.
И пустили нурманны корни в эту землю, не думая о том, что кто-то помимо них ее держит. Винландом поименовали. Дракона на берег выволокли. Дома и хлевы поставили, частоколом обнесли. Лодки новые построили. Рыбу ловить начали.
Вот однажды кричат Эйрику его младшие родичи с воды:
— Большое войско на нас идёт!
И видят все: из-за края бухты выходит несметное число малых лодок, в них стоят люди в перьях на голове, с луками и копьями да длинными щитами в руках. А на носу самой передней лодки сидит огромный волчище.
— Биться придётся, — говорит Эйрик сыну.
А нурманны уже и свои лодки навстречу пришлецам вывели.
— Погоди, — отвечает Лейв. — Это же Лют с ними.
И в этот же миг подняли, повернули навстречу воины в перьях свои щиты — белым сплошь выкрашены. В знак мира.
Тут начали вожди говорить друг с другом жестами, потом и словами — из Люта хороший толмач вышел, когда он снова человеком обернулся. Недаром столько времени местный народ улещал, в особенности красных девушек. Все лодки пристали к берегу, и вынесли женщины скрелингам — так звалось это племя — молочные скопы: сливки, сыр да творог. Никогда те подобного не видели, и захотелось им выменять такой вкусной еды побольше.
Одно чуть не помешало доброй торговле: сорвался с привязи племенной бык и понёсся на чужаков, выставив крутые рога. Уж на что храбры были викинги — и те оторопели: зверь зверем откормился тот на вольных хлебах.
Но вмиг оборотился Лют тем, чьё имя носил, и бросился наперерез, очами багряными сверкая.
Присмирел бык — хозяина и кормильца вспомнил. Устыдился и повернул вспять.
С тех пор у нурманнов всё ладно пошло…
Что, говорите, — снову байка это? На самом деле и воевали они, и мирились — женка Лейва тому помогла, — и опять так задрались, что пришлось викингам убираться восвояси?
Ну, скажете тоже. Хорошая драка дружбе не помеха. Вы вот на что ответьте: отчего индейские предания о Кецалькоатле со светлой бородой начались аккурат в тот год, когда Эйрик и Лейв — ну, один Лейв — на берег ступили? Почему по всей Америке, которая Северная, так волка почитают, что честью для себя мыслят свой род от него вести?
А потом вот ещё над чем поразмыслите: откуда Лют с матушкой на Руян прибыли. В какой это земле волка до недавних пор в своих прародителях числили — да и не перестали, кажись.
Догадались, нет? Так в Беларуси нашей. Которая тогда еще имени того не носила, но славна уже была неимоверно.
А теперь самое главное.
Кто после викингов Америку открыл, не скажете?
Тоже мне, отвечаете: все знают, что Христофор Колумб.
Но сам-то он откуда? Сын простого генуэзского ткача, по-вашему?
Вот и нет. Один португальский историк по имени Мануэль Роза в точности знает, что круль польский Владислав Третий, внук короля Польши и Великого княжества Литовского, того самого знаменитого литвина Ягайло, — этот Владислав в битве при Варне в 1444 году отнюдь не погиб и в плен не попал, но чудом жив и свободен остался. Тайком перебрался через Пиренеи и женился на знатной португалке, которая и родила ему того самого сына Колумба. Кшиштофа. Кшися. На диво учёного, умного, прозорливого — и, как признают почти все, отлично знавшего, куда повернуть руль «Санта-Марии» и «Пинты» с «Ниньей». Не иначе сам Лют ему подсказал…