У него был бледный, почти желтоватый цвет лица. Я подумал, что он похож на китайца. Глаза его были раскосыми, но без монгольских складок. Они были большие, черные и сияющие. Он был безбородый, с черными, как смоль, волосами, в которых кое-где проблескивала седина. У него были высокие скулы и полные губы. Ростом он был приблизительно пяти футов и семи дюймов. Он был худощавый, жилистый. Одет он был в желтую спортивную рубашку, коричневые брюки и тонкий пиджак бежевого цвета. Судя по одежде и манере держаться, он скорее был похож на мексиканца.
Я улыбнулся и протянул Сильвио Мануэлю руку. Но он не принял ее, а лишь небрежно кивнул.
– А это Висенте Медрано, – сказал дон Хуан, поворачиваясь к другому мужчине. – Он самый знающий и старейший среди моих товарищей. Он самый старший не по возрасту, а по тому, что он был самым первым учеником нашего бенефактора.
Висенте кивнул так же небрежно, как и Сильвио Мануэль, и так же не сказал ни слова.
Он был немного выше Сильвио Мануэля, но такой же худощавый. Кожа на его лице была белой и нежной, он носил тщательно подстриженные усы и бороду. Черты его лица были очень мягкими: прекрасной формы тонкий нос, маленький рот с тонкими губами. Густые темные брови составляли контраст с седеющими шевелюрой и бородой. У него были карие сияющие глаза, смеющиеся, несмотря на хмурое выражение лица.
На нем был консервативный льняной зеленоватый костюм и спортивная рубашка с открытым воротом. Он был или мексиканец, или американец. Я подумал, что он, должно быть, и является хозяином дома.
В отличие от них, дон Хуан выглядел как индеец-пеон. Его соломенная шляпа, стоптанные башмаки, старые брюки цвета хаки и шотландская рубашка были такими, как у какого-нибудь садовника или чернорабочего.
При наблюдении за ними у меня появилось ощущение, что дон Хуан маскировался. У меня возник образ из военной тематики, как если бы дон Хуан был старшим офицером, который руководил тайной операцией, офицером, который, как ни старался, не мог скрыть властного выражения своих глаз.
А еще мне показалось, что все они были примерно одного возраста. Хотя дон Хуан казался гораздо старше остальных, но при этом был бесконечно более крепким.
– Я думаю, вы уже знаете, что Карл ос индульгируех больше, чем кто бы то ни было, – сказал дон Хуан с самым серьезным видом. – Он любит это даже больше, чем наш бе-нефактор. Я уверяю вас, что если и существует человек, который относится к индульгированию серьезно, – так это он.
Я засмеялся, но только я один. Эти двое мужчин наблюдали за мной со странным блеском в глазах.
– Безусловно, вы составите незабываемое трио, – сказал дон Хуан. – Самый старший и самый знающий, самый опасный и самый могущественный – и чемпион по индульгированию.
Они тут же засмеялись и внимательно изучали меня, пока я не почувствовал себя неловко. Тогда Висенте нарушил молчание.
– Не пойму, зачем ты притащил его в дом, – сказал он сухим резким тоном. – Он нам ни к чему. Отведи его на задний двор.
– И привяжи его там, – добавил Сильвио Мануэль. Дон Хуан повернулся ко мне.
– Пойдем, – сказал он мягким тоном и указал быстрым движением головы в сторону задней части дома. Мне стало совершенно ясно, что я не понравился этим двум людям. Я чувствовал себя сердитым и обиженным, но эти чувства в какой-то мере рассеивались состоянием повышенного осознания. Мы вышли на задний двор. Дон Хуан небрежно подобрал ременную веревку и обвязал ею мою шею с непостижимой быстротой. Его движения были такими стремительными и неожиданными, что, прежде чем я успел осознать происходящее, уже был привязан за шею, как собака, к одной из двух шлакоблочных колонн, поддерживающих тяжелый навес над террасой.