— Конкретно? — недовольно передёрнул плечами Глеб и, посмотрев в потолок, стал перечислять: — Да хоть бы Лев Сафронов, Светлана Ненашкина…
— Кто они, где работают? — уточнил следователь, делая запись в блокноте.
— Оба аспиранта. Мои коллеги.
— Хорошо. Кто ещё?
Ярцев назвал ещё с десяток человек, заключив с иронией:
— Как видите, они не из тех, кто проникает в дом через форточку или с помощью отмычки.
— Вашу дверь открыли ключами, — сказал следователь, не обратив внимания на иронию. — Понимаете, Глеб Семёнович?
— Разумеется, — посерьёзнел Ярцев. Стряхнув с колен несуществующие соринки, он с обидой произнёс: — Уж не хотите ли вы сказать, что я самолично любезно предоставил вору свои ключи?
— Он мог снять с них слепки и изготовить такие же. Или, имея ключи на руках какое-то время, изготовить копии. Вспомните, вы никому не давали ключи?
— Я уже говорил. Когда вы были у нас, — холодно ответил Ярцев. — Могу лишь повторить: не давал никому!
— Когда вы не дома, где их держите? — продолжал допрос Воеводин.
— В кармане.
— Чего?
— Осенью и зимой — плаща, пальто, шубы или дублёнки… Если тепло — в пиджаке. Ну, ещё в брюках… Исчерпывающе?
— Вполне. Допустим, вы сдаёте плащ, пальто или дублёнку в гардероб… С ключами?
Этот вопрос озадачил Ярцева. Он помолчал, потом расплылся виноватой улыбкой.
— Никогда бы в голову не пришло! Действительно, ключи я отдаю вместе с одеждой. Бывает, на целый день. — Он с уважением посмотрел на следователя.
— Вот видите, какой уж из меня Мегрэ! — Глеб махнул рукой. — Значит, вы считаете, что могли сделать ещё один комплект?
— Могли, — кивнул Воеводин. — Где вы чаще всего бываете?
— В университете, в публичной библиотеке, — стал припоминать аспирант.
— В архиве… Раз в неделю посещаю сауну.
— Какую?
— Во Дворце спорта. Одно время ходил в Научно-исследовательский институт машиностроения, но там хуже. И обслуживание не то… Вот, пожалуй, и все места, где я обретаюсь постоянно.
— Больше ничего не припомните?
— Ну, может, в кафе, в ресторанах. Но это очень редко, так сказать, эпизодически.
— Хорошо. Когда вы в последний раз видели драгоценности жены? Я имею в виду пропавшие?
— О-о! — протянул Глеб. — Давненько. Когда мы только поженились.
— И больше не видели? — удивился следователь.
— Представьте себе, нет! И вообще, у нас с Леной правило: её вещи, письма и прочее меня не касается. Так же ведёт себя жена по отношению к моим личным делам. По-моему, иначе и не может быть у интеллигентных людей.
— А что, разве она не надевала эти украшения?
Ярцев рассказал о тесте, о его щепетильном отношении к своей репутации честного человека, о просьбе к дочери, чтобы она не носила бабушкины драгоценности.
— И Лена, поверьте, его просьбу выполняла, — заключил Глеб. — Исключение — перстень. Его она надевала, но редко.
— А не могли драгоценности исчезнуть раньше? — спросил Воеводин.
— Не понял…
— Может, они пропали до того дня, когда вы ходили на концерт? — уточнил следователь.
— Извините, — сухо произнёс Ярцев. — Странное предположение. Вы считаете, я должен поставить под сомнение слова жены?
Воеводин пожал плечами.
— Думаете, она обманывала меня? — хмуро продолжал Глеб. — И вас? Но зачем? С какой целью? Драгоценности не застрахованы, так что… И потом, надо было видеть её лицо! Честное слово, самая гениальная актриса не смогла бы так сыграть!
— Глеб Семёнович, может, у вашей жены в последнее время возникли денежные затруднения? Например, хотела купить себе что-нибудь, а денег не было.
— Ну и вопросы вы задаёте! — с откровенным раздражением заметил Ярцев.
— Кажется, все ясно: похищены ценности… Так ищите их! Зачем подвергать сомнению честность моей жены?! Мою, между прочим, тоже! Я верю Лене! Когда ей что-то надо, она обращается ко мне.
— Но вы же сами сказали, что не лезете в дела друг друга.
— Говорил, — вдруг устало провёл по лицу рукой Глеб. — Но я не представляю себе повода, зачем было жене разыгрывать комедию. Уж если честно, натура она простая, бесхитростная. Обдумывание и исполнение какой-либо сложной ситуации — не для неё. — Он потёр пальцами глаза, вздохнул. — По правде говоря, мне вся эта история до лампочки.
— Шестьдесят тысяч, — усмехнулся следователь. — Целое богатство!
— Нет, я, конечно, переживаю, но только из-за Лены. По существу же какой от этих бриллиантов толк? Лежат себе, и все! Надеть — значит насмерть обидеть отца. Продать — нельзя тем более. — Глеб вдруг виновато посмотрел на следователя. — Простите меня, Станислав Петрович, за резкость. Устаю. Диссертацию надо подбивать, вчера утвердили срок защиты, а дел ещё невпроворот. Хорошая машинистка — и то проблема. Я уж не говорю о самой защите. Для меня главное — работа, а тут надо произвести впечатление, играть какую-то роль.
— И все же я попрошу вас: подумайте, кого могли заинтересовать драгоценности вашей жены, — сказал Воеводин в завершение.
Ярцев промямлил:
— Постараюсь… Попробую…
Подписав протокол допроса, он удалился, галантно раскланявшись со следователем. Станислав Петрович видел, как Глеб вышел из подъезда управления, подошёл к новенькой «Ладе», стоящей у тротуара, снял шубу и, кинув на заднее сиденье, уселся за руль. Машина медленно тронулась с места.
У следователя осталось странное впечатление от Глеба. «Пропажа на шестьдесят тысяч, — размышлял Воеводин. — А ему, видите ли, до лампочки! Разве это естественно? А если действительно ему безразлично? Или играет?.. Может, с женой у него не ладится, тогда и впрямь потеря не трогает».
Станислав Петрович записал в план следственных мероприятий по делу: «Связаться с родителями Лены». Но, подумав, зачеркнул. Потому что вспомнил просьбу самой Лены и Глеба не сообщать пока Гоголевым это неприятное известие, которое могло бы серьёзно сказаться на здоровье Антона Викентьевича.
Позвонил Богданов.
— Я с комбината химволокна, — сообщил он. — Беседовал с Ярцевой… Ключи она держит в сумочке, а с сумочкой никогда не расстаётся.
— Понятно, — сказал следователь. — Куда теперь?
— К ювелиру. Год назад Лена отдавала бабкин перстень в мастерскую, чтобы увеличили размер. Думаю такую дорогую вещь он вспомнит.
— Хорошо, — согласился Воеводин. — Но у меня есть несколько адресов, по которым тебе необходимо работать.
И он вкратце рассказал о разговоре с Глебом, попросив зайти в университет, библиотеку, архив и во Дворец спорта.
— Постарайся разузнать, где ещё бывает Ярцев и оставляет пальто с ключами.
— Это же сколько времени потребуется! — присвистнул капитан.
— Что поделаешь, Алексей. Ключи — это у нас пока единственный ход…
В этот же день после работы Лена уехала в Кирьянов, к родителям. С того самого момента, как пропали драгоценности, она больше всего опасалась визита отца или матери: вдруг поинтересуются бабушкиными украшениями! Родители имели привычку навещать под Новый год единственную дочь и привозить гостинцы к праздничному столу: пироги, жареного гуся или индейку, банки с домашними соленьями и маринадами. В обязательном порядке вручались подарки. Лене — что-нибудь из белья, а Глебу — рубашку. И вот она решила, так сказать, упредить родителей, намереваясь вернуться в Средневолжск в субботу вечером (воскресенье было рабочим днём, так как отдых перенесли на тридцать первое декабря).
Лена уехала в скверном настроении. Как она ни храбрилась, Глеб видел, что кража выбила жену из колеи. Он решил по её возвращении провести вечер дома. Купил её любимый торт «Пражский», охладил бутылку шампанского, до которого жена была большая охотница. Надо было развеять её хандру. В конце концов, с кражей бриллиантов жизнь ведь не кончалась! Не в этих блестящих побрякушках счастье!
Часу в седьмом, когда Лена вот-вот должна была переступить порог, раздался телефонный звонок.
— Глеб? — послышался в трубке медлительный отдышливый голос. — Здравствуй! Узнал?