Одет не по погоде — на улице мороз, а на нем ничего, кроме классического костюма-тройки. Будто парень удрал из офиса, прикупить булочку. Днем это никого бы не удивило — ну выскочил на минутку, ну молодость — мороз нипочем, работа срочная… Но какой там офис около полуночи, какой чай? И если учесть, что на улице было уже минус пятнадцать… Сергей вспомнил, как взглянул на термометр, уходя с работы, и выругался про Себя — утром понадеялся на лучшее, надел легкие ботинки.
Поза этого парня… Ему бы, на таком холоде и в такой одежде, рвануть в магазин, в тепло, купить, что нужно, и аллюром обратно. А тот стоял перед витриной, легко и небрежно положив руки на бедра, будто собирался спеть арию Кармен из оперы Бизе. Но не пел. Даже не двигался. Просто что-то созерцал.
Но главное — взгляд. Это был остановившийся взгляд человека, который видит перед собой нечто страшное, настолько страшное, что даже отказывается от попытки сопротивления. Так могла бы смотреть жертва, которую загнали в угол несколько мучителей, и она, поняв, что спастись нельзя, от ужаса теряет и силу воли, и рассудок. Так могла бы смотреть на своего насильника женщина, которая уже безо всякой надежды шепчет помертвевшими губами: «Пожалуйста, не надо…». И так мог бы смотреть на нее насильник, втайне пугаясь того, что сейчас совершит. Иногда преступник и жертва смотрят совершенно одинаково. Но за стеклом витрины этого ночного магазинчика ничего страшного не было. Кого могли напугать кирпичики хлеба, шоколад, собачьи консервы и бутылки с газировкой?
Поднималась метель — в переулке под стенами домов разворачивался, шипя, клубок спутанных снежных змей. Рядом коротко и солидно мяукнула кошка, человек обернулся. Во тьму мимо него скользнули два женских силуэта. Побольше — в шубе, поменьше — в курточке. Явно мать и дочь. Кошки он не заметил. Молодой человек, который давно должен был окоченеть на морозе, тоже обернулся и, не торопясь, проводил взглядом прохожих.
«Он мне не нравится».
Это была категорическая, обрывочная ночная мысль смертельно уставшего человека, который даже не дает себе труда додумать — почему не нравится?"
За стеклом виднелась пышная пожилая продавщица с лицом, покрытым то ли слоем грима, то ли жира.
Они видели ее, она не видела их. И внезапно Сергею подумалось, что молодой человек запросто может войти в магазин и.., свернуть, например, шею этой женщине. Просто так. Потому что ему больше нечего делать.
«Почему он так туда смотрит?»
Мысли атом, что нужно сделать покупки, вылетели из головы. Он забыл и о времени, и о жене, и о том, что новая начальница явно к нему не благоволит.
Реальной осталась лишь темная улица, освещенная призрачным светом витрины, и это лицо. Надо признать, красивое.
Очень белая кожа. Правда, в свете неона она казалась голубой. Правильные черты, которые из-за своей правильности могли бы даже показаться скучными, если бы не линия носа — слегка горбатого. И нежная, совершенно девичья шея, виднеющаяся из-под ворота рубашки.
Но взгляд все портил. Так смотрит только человек, который может убить.
Который хочет убить.
Или который уже убил.
Молодой человек резко толкнул дверь магазинчика и вошел. Через витрину было видно все — как зевнула ему навстречу продавщица, как поздоровалась, явно видя не впервые, продала пачку сигарет. Сергей вошел следом, разом вспомнив о заказе жены. Наугад купил пельмени, от которых следовало ожидать лишь изжоги, банку маринованных огурцов, колбасу.
Он делал покупки почти с ненавистью. Почему-то именно этим вечером он особенно отчетливо ощущал, что у него есть квартира, жена и двое детей, а на самом деле у него нет ни дома, ни семьи. Пусть квартира принадлежит ему, но жена принадлежит работе, а дети — бабушке, у которой они сейчас и ночуют.
«А я сам? Я нужен кому-то или нет?»
Такие мысли приходили по ночам, когда он возвращался с работы, издерганный, усталый, почти больной.
И каждый раз думал — к чему так надрываться, для кого? Он чувствовал себя заложником, которому велели отвернуться к стене и сложить руки за головой. Причем не сказали, сколько именно придется простоять в этой унизительной позе. «А чего ты хочешь? — спросила бы Алена. — Это — жизнь».
— Дай еще коньяку, — по-приятельски сказал молодой человек продавщице.
— А я думаю — когда вспомнишь. — Она встала на пластиковые ящики с пивом и ловко достала бутылку с верхней полки. — Я уже наизусть знаю, чего тебе надо.
— Не упади.
— Я-то ладно. — Она спустилась на пол, — лениво растирая округлый бок, обтянутый синим нейлоновым передником. — Бутылку бы не разбить.
Он расплатился. Они говорили, как во сне — без интонаций, глядя не в глаза, а куда-то в лоб — в «третий глаз». Так говорят люди, которые друг другу глубоко безразличны; Молодой человек взял бутылку, прижал ее к груди, как младенца, и обернулся к Сергею. Глаза у него оказались синими. Не правдоподобной синевы и невероятной жесткости.
— Разрешите, — он протиснулся за Сергеем и исчез за дверью.
«Уже убил или скоро убьет»!, — снова подумал он, провожая взглядом парня и удивляясь этой мысли. Почему она так навязчива? Откуда взялась? Ведь было же что-то, вызвавшее ее… Неужели только взгляд? Когда парень вышел и над дверью фальшиво брякнул колокольчик, он спросил продавщицу:
— Кто это? .
— Это? — Женщина грузно перегнулась через прилавок. — Да никто. Живет по соседству. Четвертый день пьет.
Она оказалась словоохотливой, и мужчина узнал, что они с синеглазым парнем, в сущности, соседи " — живут через дом.
«А я его не припомню…»
— Повезло ему, — со сдержанной ненавистью сообщила продавщица. — Таким вот везет, а честным людям… Не дождешься! Получил в наследство квартиру и денежки…
"Какая чепуха, я слишком устал, вот померещится.
Но мне показалось, что у него на руке…"
— Ничем не занимается, днем спит, выходит по ночам. Бездельник!
«Я видел это! У него на руке, на той, которой он взял бутылку с коньяком… На правой! А она ничего не заметила!»
— А вообще г он вежливый, — интимно сообщила женщина, перегнувшись через прилавок. — Только в последнее время сам не свой. Наверное, что-то случилось.
«Ну уж за это я ручаюсь! Если я видел это не во сне, то случилось!»
Дома он осторожно положил сверток с покупками на кухне. Но все-таки не настолько осторожно, чтобы не разбудить жену. Та медленно выползла из спальни, зябко запахивая грудь в сиреневую ночную рубашку. Глаза глядели исподлобья — спросонья.
— Который час, — она не спросила, а пробормотала. У нее не осталось сил даже на вопрос.
— Поздний.
— Купил чего-нибудь?
— Вон — на столе.
Женщина подошла и осмотрела покупки. Качнула растрепанной прической, которая завтра, в банке, снова станет аккуратной.
«Но не для меня».
— Сколько говорила — не покупай эти пельмени.
— Тогда покупай сама.
— Когда мне успеть… — Она растерла ладонями затекшее лицо и вдруг взглянула на мужа внимательней. — Что с тобой? Очень устал?
— Я сейчас встретил парня… — начал было Сергей, но осекся, увидев, что жена облокотилась на стол и сжала ладонями виски. Так бывало всегда, если у нее разыгрывалась мигрень.
— И что? — пробормотала она. — Я встретила за день столько парней.., и девиц. И мужчин и женщин…
Только вот детей не видала — в том числе собственных.
Они счетов в банке не открывают. Надо будет забрать их от мамы, хотя бы на воскресенье.
— Я хочу сказать, что у этого парня… Алена, — он присел к столу и обнял жену за плечи, — у него, рука была в крови.
Она подняла голову и посмотрела на него с недоумением. Так смотрит внезапно разбуженный человек, которому поведали о чем-то сложном и ненужном — после долгого трудового дня, в первом часу ночи. Например, об основах учения Конфуция.
— Он живет неподалеку, — продолжал Сергей, — выглядит странно. Красивое лицо, дорогой костюм и…
Жена отмахнулась и снова прикрыла глаза.