Крест - Болдова Марина Владимировна

Annotation

Евгений Крестовский уже достиг того положения, когда деньги работают за тебя, к власти стремиться незачем, любимая дочь живет своей устоявшейся жизнью. Каким путем и какой ценой он пришел к этому, знают только он, его близкий друг и Господь Бог. И как страшно осознать, что теперь, в конце пути, за все придется дорого заплатить. И первое, что он потеряет – свое имя. И преступления, совершенные им в прошлом, покажутся в стократ чудовищней самого страшного греха…

Марина Болдова

Глава 1 1944 год

Марина Болдова

Крест

Глава 1 1944 год

Темное небо безрадостно нависало над Рождественкой, словно угрожая скорым проливным дождем. Тучи, разбухая от наполнявшей их влаги, принимали причудливые формы, страшные и давящие, словно безысходность. То выражение виноватой безысходности, которое было написано на лицах людей, торопившихся под спасительные крыши домов. Будто стыдясь собственной поспешности, одна из женщин все оглядывалась и оглядывалась назад, на кладбище, где, не замечая надвигающейся непогоды, у свежей могилы, стояли два человека. Он одной рукой обнимал ее за плечи, другой опирался на палку: Мирон Челышев потерял на войне ногу. Его жена, красавица Анфиса, застывшим взглядом смотрела на небольшой земляной холмик с лежащей на нем фотографией маленького мальчика. Ее Сашенька улыбался ей с этого снимка, и она никак не могла найти в себе силы, чтобы оторвать взгляд от любимого лица.

– Анфисушка, пойдем, милая, скоро дождик польет, – Мирон потянул жену за плечи. Анфиса отрицательно покачала головой.

– Я не верю, что его нет. Понимаешь, Мирон, я этого не чувствую. Тело же не нашли, хоть и обшарили все дно.

– Его могло отнести течением. Ты знаешь Юзу, скольких людей она сгубила. Пойдем. Дома нас ждут.

– Кто? Сестрица моя ненаглядная? Глаза бы мои ее не видели, злыдню! Накаркала – таки беду! С самого рождения Сашеньки твердила: не убережешь, не получится! Притянула лихо, теперь радуется!

– Да брось ты, Анфиса, Вера здесь ни причем! Она любила Сашеньку.

– Конечно, любила! Только совсем спятила от этой любви. Боюсь я ее, Мирон, она же все время твердит о проклятии нашего рода! Только и слышу про то, как все мальчики умирают, а, значит и Сашенька…

– Брось, Анфиса. Ты и сама понимать должна, что то, что она о твоей матери и бабке рассказывала, ерунда. Это всего лишь совпадения.

– Про бабку точно не знаю, но мои братья – близнецы не дожили и до трех лет. Умерли почти в одночасье. Так что у мамы только я и Вера.

– А у матери твоей братья или сестры были?

– Вера говорит, что два брата. Я маму совсем не помню, только то, что Вера рассказывала. Ей-то уже было шестнадцать, мне всего два года, когда мама заболела. Вон там, подальше, действительно две могилы рядом. Иван и Михаил. Может быть, это и есть мамины братья.

– Вот! Ты и сама понимаешь, что эта история с родовым проклятьем, бред.

– Тогда где мой сын? Мирон, почему он утонул?

– Потому, что это был несчастный случай. Потому, что он был очень шустрый, наш Сашенька. А Вера просто не смогла за ним уследить.

– Это она виновата. Она не должна была его выпускать одного в сад.

– Она же не знала, что там, у обрыва, доска в заборе выломана. Да и мы не знали. Там чапыжник один растет, кто туда ходит! – Мирон уже начал терять терпение, – Пойдем, Анфиса! Негоже над могилой ругаться!

Анфиса повернулась к мужу.

– Мирон! Давай уедем. К тебе, в Кротовку. Пусть Верка здесь одна живет. Видеть ее больше не могу. Ведьма она.

– Как скажешь. Только не виновата Вера ни в чем. Любила она Сашеньку, – упрямо повторил он, – И никого у нее кроме нас нет.

Глава 2 1984 год

Зарево было видно далеко за околицей. Страшный пожар даже по деревенским меркам. Горели сразу все постройки на дворе. От сараюшки уже остались только угли, банька, стоящая у самого забора, полыхала вовсю, вместо огорода чернели корявые палки. Дом же, казалось, стоял насмерть. Некогда добротный пятистенок хоть и зиял темными провалами окон, но крыша пока еще не обвалилась.

По двору, среди горящих кустов металась пожилая женщина, громко причитая во весь голос.

– Господи, да что же это делается – та, а? За что ж вы ее так? Неужели креста на вас нет, изверги? А дите-то зачем, малое совсем? Любавушка, девочка, как же так-то? За что они с тобой так?

Женщина бестолково набирала воду в небольшое ведро из стоящей посреди бывших грядок бочки, бежала к дому, выплескивала в гудящее пламя. Огонь с ревом проглатывал живительную влагу, и, словно насмехаясь, разгорался с новой силой. Наконец женщина, поняв всю бесплодность своих действий, с плачем села на уцелевший клочок травы. Она сидела, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, уже не видя ничего перед собой.

По ту сторону забора стояла толпа сельчан и молча наблюдала, как догорает дом. Лица были суровы, у женщин поджаты губы, а у мужиков нахмурены брови. Никто не делал даже попыток потушить огонь.

– Да свершится воля Божья! – сухонький старичок, подняв палку вверх, угрожающе потряс ею перед толпой.

Кое – кто мелко перекрестился, большинство лишь молча закивали.

В этот момент дом, не выдержав натиска огня, словно сложился пополам. В стороны полетели горящие головешки. Толпа отхлынула от забора.

Женщина, до этого сидевшая на земле, поднялась. Вышла за калитку, остановилась перед толпой. Глядя прямо перед собой, она достала из кармана просторной юбки большой крест, усыпанный камнями, и, держа его в вытянутой руке, громко крикнула:

– Да будьте же вы все прокляты! А ты, кто ее сжег, будь проклят трижды и до седьмого колена. Не будет тебе покоя на этой земле! Не тебе, не твоим потомкам, убийца! Да не умрешь ты раньше положенного срока, но да будешь ты молить Бога, чтобы забрал тебя, потому, что смерть тебе покажется избавлением!

Женщина, ни на кого не глядя, пошла прочь от пожара. Толпа, испуганно молчавшая до сих пор, тревожно загудела. Тихо переговариваясь между собой, сельчане побрели по домам. В душе каждого из них отныне поселился страх.

Глава 3 2006 год

– Во – во, глянь, опять приперлась! Счас че-то там крутить начнет. Смотри – смотри – поворачивается. Во, прикольно! – Санек в возбуждении больно ткнул кулаком Михе в плечо. Тот даже не заметил тычка. Миха во все глаза смотрел на закутанную в темный балахон фигуру, склонившуюся над могильным холмом. Крест на могиле медленно поворачивался.

Когда Санек рассказал ему о том, что кто-то по ночам гуляет по кладбищу, он не поверил. «На кой ляд ты сам туда ночью потащился, недоумок?» – попенял он младшему брату. Санек виновато отвел глаза. Миха в свои двадцать два года был для него авторитетом непререкаемым, врать ему было бесполезно и более того, опасно. За вранье Миха порол его нещадно. И даже мать никогда не вставала на его защиту, отворачивалась, чтобы, не дай Бог, старший сын не увидел ее мокрые глаза. А пошел он на кладбище на спор. Пацаны постарше подначили его, посулив дать десять долларов одной бумажкой. А Санек никогда не держал в руках иностранные деньги!

– Тише ты, не вопи, – шикнул Миха на Санька.

Фигура вдруг резко обернулась и замерла. Санек притих. От страха взмокла спина, и он вцепился в руку брата. Миха кивнул головой в сторону выхода с кладбища. Рассмотреть что – либо более подробно можно было только с близкого расстояния, но двигаться бесшумно и незаметно Миха не умел – природа наградила его немалым ростом и ногой сорок четвертого размера. Он решил, что завтра придет на кладбище один, без Саньки, который только мешал ему своими щенячьими воплями, и займет позицию где-нибудь поближе к этой могиле. Собственно, он даже толком не понял, над которой именно могилой склонилась сейчас темная фигура. Это была самая старая часть деревенского кладбища, захоронения здесь уже не делались, и половина могил был заброшена, кресты поломаны, а оградки украдены предприимчивыми жителями Рождественки. Миха решил, что завтра он узнает две вещи: чья могила и кто к ней приходит.