– Сболтнешь кому, по ушам получишь, понял? – Миха говорил строго, крепко держа Санька за руку. Они шли по дороге к деревне, и Санек, наконец, перестал дрожать и почти успокоился. Вспомнив, что он пережил, когда в первый раз увидел живого человека, в полночь бродившего между могил, Санек поежился. Тогда он бежал с кладбища не разбирая дороги, падая, обдирая себе коленки о придорожные кусты, пока не уткнулся в живот одному из пацанов, дожидавшихся его у околицы. «Что, сдрейфил, Санек?» – насмешливо спросил самый старший из них, Вовка, владелец вожделенных десяти долларов. «Там! Там!..Живой мертвец!» – захлебывался Санька, тыча пальцем в сторону кладбища. Пацаны ржали, попивая пиво и не веря ни одному его слову. Им – хохма, забава, ему – страх и бессонный остаток ночи впереди. Но десятку Вовка все же ему отдал. «За смелость» – сказал он и пнул его коленкой под зад, чтоб Санек уматывал домой. Он и умотал. Дома, получив от проснувшегося брата подзатыльник, промучился до утра, пытаясь заснуть, а утром рассказал о странной фигуре на кладбище Михе.
Братья потихоньку, чтобы не разбудить мать, спавшую в проходной комнате, прошли к себе. Две кровати, стоящие спинками к окну, между ними тумбочка и шкаф для одежды в углу – вот вся мебель, поместившаяся в девятиметровке. Миха мечтал заработать денег и пристроить со стороны веранды еще одну, большую комнату, в которой, как ему думалось, он будет жить со своей женой. Будет же у него когда-то семья, обязательно сын и дочка! Но пока даже и девушки у него не было. Ходил он к одной разведенке, хотел даже жить к ней уйти. Только мать, принявшая своего первенца за главу семьи после смерти мужа, в этом вопросе проявила непримиримую упертость. Она так цыкнула на сына, что он, испугавшись ее гнева, отступил. Так и шастал по ночам на соседнюю улицу, но до рассвета всегда возвращался домой.
А денег он заработает, факт. Мастерская, куда он устроился после армии, принадлежала местному фермеру, бывшему городскому жителю, а ныне владельцу крепкого хозяйства, Петру Павловичу Вишнякову.
Петр Павлович Вишняков появился в Рождественке два года назад. Сам факт покупки городским жителем дома в деревне никого не удивил: половина дворов и так уже принадлежали дачникам. Но прошло лето, раскупленные горожанами дома опустели, а Вишняков уезжать, похоже, никуда не собирался. Любопытный рождественский народец тут же решил выяснить, а какие такие планы имеет этот городской на их деревню? Но выяснять ничего не пришлось. Осенью Вишняков уже начал утеплять коровники, установил там поилку, отремонтировал крышу механических мастерских, привел в порядок огромный двор. Всем стало понятно, что мужик обустраивается ни на один день. С тех пор хозяйство Палыча только ширилось, он нанял нескольких работников из числа самых трезвых жителей Рождественки, платил им по деревенским меркам немыслимые деньги, а всяких просящих на опохмел гнал прочь. Так и разделилась Рождественка на два лагеря: малая часть уважала Палыча, а остальные, кто был особенно ленив и стабильно пьян, завидовали и злобствовали.
В тот год Миха вернулся из армии. Мать, поняв что у ее старшего в деревне одна дорога: спиться, подтолкнула его сходить и попроситься на работу к новому фермеру. Тот взял еще не испорченного бездельем парня с удовольствием. Правда, предупредил сразу: филонить не позволит. Пылыч нравился Михе. Миха прекрасно понимал, почему ему завидуют: такого порядка в хозяйстве не было ни у кого из коренных жителей Рождественки. Да что говорить, у большинства в сарае по одной коровенке, да огород с картошкой! А у Палыча свинарник теплый, небольшая птицефабрика, в коровнике все механизировано, даже вода в поилку подается всегда свежая. А техника! Вот за этой техникой и поставил Палыч следить Михаила Тихонова. И зарплату ему платил приличную. Без лишней скромности сказать, отрабатывал Миха эти деньги сполна. Иной раз до темна в мастерской задерживался, а если надо, то и на ночь оставался, чтоб работу закончить.
Миха вернулся мыслями к кладбищу. То, что он увидел, могло бы и ничего не значить. Залетный бомж обосновался на ночлег, например. Но вращающийся крест! «Завтра схожу туда, пока светло. Посмотрю, может и пойму, на какой могиле механизм установлен. Не руками же она его поворачивала, фигура эта! А если там тайник? А в нем клад? Вот здорово!» – размечтался он. С мыслями о несметных сокровищах, которые он непременно найдет, Миха, наконец, заснул.
В соседней комнате, на старой пружинной кровати, ворочалась во сне его мать. Странные сны, в которых она то боролась с ведьмой, то излечивала людей, прикоснувшись к ним рукой, не давали ей спокойно спать всю неделю. И еще снилась мать, которую Елена никогда в своей жизни не видела. Она говорила «прости меня, доченька» и исчезала за завесой сна. Лена тянула к ней руки, точно молила о том, чтобы она осталась, лицо жгли сонные слезы, но мать опять виновато вздыхала и растворялась в темноте. Утро наступало, неся неизведанное раньше томление по чему-то светлому и недоступному.
Неделю назад ей исполнилось сорок лет. «В сорок лет придет к тебе дорогой человек и откроется тебе Любовь, только первенца своего береги пуще глаза», – предрекла ей заезжая цыганка, попросившая кружку воды. Елена тогда ей поверила как-то сразу, скорее себе в утешение: в свои тогдашние тридцать она и знать не знала, что такое любовь, живя со своим немолодым мужем по чувству долга, но не более того. Она была ему благодарна за то, что взял ее, сироту и бесприданницу замуж, освободив в шестнадцать лет от непосильной ноши: она тащила на себе престарелую бабушку, зарабатывая им на жизнь, чем придется. Иногда удавалось продать связанные слепой бабулей салфетки, иногда получить копейки за прополку чужого огорода. Однажды сорокалетний вдовец Василий, живший у речки, пришел к ним в дом с бутылкой самогона и пирогом. Он о чем-то недолго поговорил с бабушкой, присев на стул возле кровати, стоящей около печки, а потом вышел в кухоньку, где Елена готовила немудреную закуску, и тяжело опустился на шаткий табурет. «Пойдешь за меня замуж, Елена», – спокойно сказал он, глядя почему-то в окно, – Так будет лучше». Елена только молча кивнула. Свадьбы не было, расписались в сельсовете и дома выпили по стопке водки. Дом Василия заколотили досками и стали жить в их избе. А его дом так и стоял на краю деревни, ветшая и приходя в негодность. До прошлой недели. Елена очень удивилась, когда к ним пришел городской человек и, быстро оформив все необходимые бумаги, выкупил его у них.
В восемнадцать Елена родила сына, а еще через двенадцать лет – второго. А через год слег Василий, сломав себе позвоночник. Умер он тихо, как и жил.
С тех она все чего-то ждала, сама толком не зная что. А в сорок лет стали приходить эти сны. А в них – мама, молодая и отчего-то всегда очень грустная.
Глава 4
– Мам, ну почему мы должны ехать в эту Задрипенку?! – Алена умоляюще сложила руки: жест вроде бы и просящий, но тон, каким был задан вопрос не оставлял сомнений: она категорически не согласна!
– Не Задрипенку, а Рождественку, – терпеливо поправила дочь Елизавета Евгеньевна. Она и сама толком не поняла, зачем ее муж купил эту старую развалюху на окраине деревни. Они планировали провести отпуск в Греции, как и в прошлом году. Уже были заказаны отель и билеты, и вдруг – этот каприз. То, что это каприз, Лиза не сомневалась. Хорошо, если это не надолго. Промается ее привыкший к цивилизации муженек в сарае с клозетом в конце двора дня три и запросится к морю. Кстати, готовить ему еду на газовой плите с баллонами она не собирается. Да и вообще кухарить тоже. Пусть ест подножный корм: огурчики, петрушку, что там еще растет на огородах? Глядишь, похудеет: живот его давно уже напоминает футбольный мяч.
– Мам, ну сделай что-нибудь! Ты ж не хочешь провести лето среди навозных куч и комаров? А обо мне вы подумали? Что я там делать буду? Жора со Стасей будут на солнышке греться, а я в речке – вонючке купаться?