Кто усидит дома с ружьем? Я думаю, вряд ли найдется такой крепыш. А ты как считаешь?
НЕТУ ВАС
Попугаев Вовка взял ружье на плечо. Пошел на охоту.
На улице дворник тетя Анфиса бабахать и охотиться не разрешила. Сказала:
- Страх какой. С таким ружьем только в лес ходить.
Пошел Вовка в лес.
По тропинке шагает. Ружье на всякую птичку нацеливает и бабахает.
- Есть! - кричит. - Наповал!
Птички-синички, щеглы и дрозды смотрят на Попугаева Вовку с недоумением. Уж больно щурится по-настоящему. Больно рожи свирепые строит.
Приблизился Попугаев Вовка к густой орешине. Орехи еще не созрели, но вроде кто-то их с другой стороны обирает. Трясется куст.
Подумалось Попугаеву Вовке, что за кустом олень белоногий.
Попугаев Вовка навел ружье. Прищурился. "Ну, - думает, - прямо в сердце". И бабахнул.
Из куста человечек вышел. Небольшой - меньше Вовки. Волосы красные. Сам не молодой - не старый. Вокруг него какое-то кружение и сверкание. Как осиный рой. Но не жужжит угрожающе, а то ли перекликается, то ли песню налаживает.
Вовка бабахнул еще раз, от страха.
- Так и бывает, - сказал человечек. - Ружье - вещь поспешная, может выстрелить, прежде чем разглядишь в кого.
- Извините, - сказал Попугаев Вовка. - Мне, наверное, голову напекло. Потому что вас нет, а я вас, представьте себе, вижу перед собой.
- Я как раз именно так и делаю: стою перед тобой - и все тут, отвечает человечек. - Я стою, как ты видишь, а они шныряют и шмыгают. Они шныри. Познакомься.
Разноцветное сверкание остановилось. Оказалось - тоже маленькие человечки, все разной окраски.
- Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня. И Саламандрик, представил их человечек. - А я мормыш. Меня Свиря зовут.
- Нету вас! - закричал Попугаев Вовка.
Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня подошли к Вовке. Каждый по очереди его легонько за волосы подергал. А самый маленький шнырь Саламандрик ущипнул Вовку за нос.
- Все равно нету, - сказал Попугаев Вовка. - Вы мне от жары привиделись.
Ты, я думаю, с Попугаевым Вовкой заодно. Что еще за шныри, скажешь. Ни шнырей, ни мормышей нету.
Может, когда-нибудь ты побываешь в лесу или в поле под Новгородом и вдруг почувствуешь, даже вздрогнешь от этого чувства, будто мимо тебя пролетела красная ласточка. Ветер ее крыла коснулся твоих ресниц, ты невольно сощурился - это шнырь прошмыгнул.
Телевидение его не возьмет. Глаз не тот. Стеклянный.
И мормыша телевидение не заметит. Мормыш с чем хочешь сольется. У зеленого встанет - зеленым станет. У желтого - желтым, неразличимым.
Только глаз живой и творящий может их разглядеть.
Мормыш Свиря взял Вовку под руку, вежливо отвел его в тень под дубок.
- Садись, Вова.
Шныри принесли воды из ручья в горсточках. Полили Вовкину голову.
- Не печет?
- Не печет, - сказал Вовка. Хотел добавить: "И все равно нету вас и быть не может".
Шныри ухмылялись разноцветными рожицами. Вовка вздохнул и не сказал этого.
На ветку над Вовкиной головой птица села маленькая - соловей.
- Чего же ты не стреляешь? - спросил мормыш Свиря. - Бабахни - и не будет в лесу соловья.
Тут Попугаев Вовка сразу все понял.
- Ага, - сказал он. - Знаю, к чему вы клоните. Только факт: ружье мое это - игрушечное. Оно понарошку.
- А целишься ты понарошку?
- Ты когда целишься, что думаешь?
Вовка почесал затылок, решил слукавить.
- Я, когда целюсь, так думаю: "Птичка, птичка, покружись над моей головой".
- Ну и враль! - засмеялись шныри. Смех был переливчатый, как вода по камушкам.
- Ловок, - сказал мормыш Свиря. - Целишься ты и думаешь - наповал. В самое сердце живое. Или тебе, Попугаев Вовка, есть нечего? Или тебе пух, перо нужны для подушки?
- Я больше не буду, - сказал Вовка. - Я только в хищников буду палить.
Хотел Попугаев Вовка заглянуть мормышу Свире в глаза, мол, поверил или еще сомневается, повернулся к нему, а его нет.