– Да он же платит! – вмешался Сашин отец. – Подождите, я ему позвоню…
Сашин отец никакого вразумительного ответа по телефону от Федора не получил. Федор удивился, подумал, помолчал и велел гнать этого нахала исполнителя в шею. Но это было не так-то просто сделать.
Парень уже взялся за работу. Он прошел в комнату и придирчиво осмотрел телевизор.
– Будем описывать! – решительно повторил он.
– Так он платил алименты или нет? – в отчаянии спрашивала Сашина мать.
Выяснилось, что Федор уплатил алименты всего за первые три месяца после развода. Так что к настоящему дню он был должен больше чем за год. Им не занимались раньше по простой причине – его дело переходило от одного исполнителя к другому, а один раз даже потерялось.
– У нас очень большая текучка кадров, зарплата маленькая, – пояснил парень, аккуратно нашлепывая бумажную печать на телевизор.
– Вы что – продавать наши вещи будете? – спросила, только сейчас поняв происходившее, мать.
– Будем, в пользу жены и ребенка.
– Ведь это же наш собственный телевизор! – закричала женщина. – Мы его покупали.
– А я этого не знаю, – равнодушно ответил парень. – Если можете представить документы, что аппаратура ваша, то пожалуйста…
Он описал также музыкальный центр и холодильник и удалился, дав только один совет – пусть злостный алиментщик немедленно явится в нарсуд и уплатит задолженность. Сегодня или завтра. А послезавтра может быть уже поздно.
– Какой позор, какая мерзость! – кричала мать, позвав к телефону Сашу. Федор отказался с нею разговаривать и предупредил жену – если ее родители явятся к ним, он их просто не пустит в квартиру. – У нас дома все обшлепано печатями! Дожили! Да ты с ума сошла! С кем ты связалась?! Его сыну всего пять лет, и что же это получается – еще тринадцать лет сюда будет приходить милиция и наше барахло описывать?! Вот что, пусть выписывается отсюда к черту! Немедленно с ним разведись! Детей у вас нет!
Можете жить и так! Господи, о чем я думала, когда согласилась прописать этого урода!
Саша разрыдалась и положила трубку. Федор тем временем уже застегивал куртку, готовясь куда-то уйти.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила Саша.
Он ничего не хотел говорить. Хлопнул дверью и ушел. Вернулся за полночь, выпивши, молча разделся и лег в постель. Саша не знала, как ему спалось.
Она, как часто бывало в последнее время, никак не могла уснуть. Горечь подступала к самому горлу, душила ее, выжимала слезы из глаз. Ей было жаль себя, жаль родителей. Саша даже не задавалась вопросом, почему Федор так отнесся к алиментам. Он все равно ничего бы не ответил. А может быть, обругал бы ее. «Надо что-то придумать. – Саша беспокойно ворочалась с боку на бок. – Так жить нельзя, мы уже столько должны квартирной хозяйке… Нужно платить ей, нужно найти денег на алименты… Где их взять?»
Утром она все-таки решилась поговорить с Федором, потребовать, чтобы он разобрался с алиментами и не впутывал в это родителей. Федор выслушал ее и спокойно ответил, что все уплатит сегодня же.
– Откуда у тебя столько денег? – недоверчиво спросила Саша. – Я посчитала, что ты должен не меньше трех миллионов.
– Ну и заплачу.
– Сегодня?
– Сегодня!
В это время зазвонил телефон, и Федор вышел взять трубку. А Саша бросилась к столу, где он оставил свой кошелек. Открыла его… Там было всего около ста рублей. Он опять соврал! Он и не собирался платить долги! Да, это был черный день, и едва ли не самый черный в ее, жизни. И даже то, что какая-то неведомая женщина собиралась дать ей работу, не утешало Сашу. Много ли заработаешь реставрацией?
Все равно слишком скоро наступит день, когда они опять окажутся без денег. К тому же кое-что насторожило ее в этом неожиданном предложении.
Теперь, когда Федор ушел, девушка собралась с мыслями. Она взглянула на часы. Женщина обещала прийти через час, но назначенное время уже прошло. Она опаздывала, а может, вовсе передумала?
Возможно, все даже к лучшему. Что за странное условие – чтобы Саша была дома одна? "А если картина краденая? – подумала девушка. – Этого еще не хватало! Но зачем же тогда обращаться ко мне?
Для такой работы у воров есть специальные мастера, которые только этим и занимаются. Посторонних людей они не впутывают. А может, кто-то хочет меня обокрасть?!" При этой мысли она едва не рассмеялась, и ей неожиданно стало легче. И в это время в дверь позвонили.
Саша вышла в прихожую и на секунду приникла к дверному глазку. То, что она там увидела, ее немного успокоило. На площадке стояла невысокая и на первый взгляд молодая женщина, прилично одетая, с большим плоским пакетом под мышкой. Женщина только подняла руку, чтобы повторить звонок, как Саша отперла дверь.
– Это я вам только что звонила, – негромко сказала гостья, быстро оглядывая Сашу с ног до головы. – Можно войти?
– Пожалуйста. – Саша отступила назад, пропустила женщину и заперла за нею дверь. – Проходите в комнату.
Только теперь она как следует рассмотрела визитершу. «Прилично одетая» – так можно было сказать, только очень поскромничав. Саше бросился в глаза черный, отороченный соболем жакет, блестящие перчатки из тонкой кожи, бриллиантовые серьги. Дама распространяла вокруг себя облако свежих, весенних ароматов. Лицо этой женщины было очень умело подкрашено, так что ее точный возраст Саша определить не сумела. «Скорее всего, ей уже за тридцать. – Саша старалась не разглядывать ее в упор. – А может, и под сорок. Когда есть деньги, возраст уже не так важен…»
Дама тем временем брезгливо озиралась по сторонам. Она стояла посреди комнаты, будто не решаясь пройти дальше или присесть. В квартире было не убрано. В последнее время Саша окончательно запустила домашнее хозяйство.
– Вот сюда. – Она указала гостье на кресло.
– Спасибо. – Та взглянула на кресло, но не двинулась с места. – Лучше дайте мне ножницы.
Получив их, дама ловко разрезала бечевку, скрепляющую пакет, сняла слой оберточной бумаги, потом размотала холстинку… Все это она побросала на пол, себе под ноги. У нее в руках оказалась очень просто обрамленная картина небольшого формата, примерно сантиметров тридцать на пятьдесят.
– Взгляните-ка! – Дама поднесла картину к окну. – Возьметесь сделать или нет?
Саша подошла и взглянула на картину через плечо гостьи. Первое же, что она отметила, – картина в плохом состоянии. Было непонятно: то ли художник сам неумело покрыл ее лаком, то ли доверил это какому-то недоучке, но только густой, кое-как наляпанный слой лака потемнел, растрескался и совершенно изуродовал полотно. Особенно пострадал нижний левый угол картины. Там почти ничего нельзя было разглядеть. Вся картина была написана очень темными, глухими красками. Это был пейзаж, изображающий какую-то сельскую местность под низким, грозовым небом в летний день, незадолго до сумерек. Заросший пруд, покосившийся деревянный дом, дорожка между кустов малины… Только ягоды краснели, будто огоньки.
Все остальное сливалось в одну сплошную серость и желтизну.
– Ну как? – спросила дама каким-то странным осипшим голосом. И в этой короткой фразе Саша уловила главное – картина даме очень дорога. Сама же она не нашла в ней никаких необыкновенных достоинств. И во всяком случае, полотно очень портила безобразная, варварская лакировка.
– Это можно поправить, – авторитетно сказала Саша.
– Вы беретесь? Когда вы сделаете?
Дама все еще не выпускала картину из рук, будто боясь с нею расстаться. Она прижимала шероховатую раму к своему собольему жакету, и руки у нее чуть подрагивали. Перчаток она так и не сняла. Теперь, когда Саша близко увидела ее лицо, девушка была уверена – даме едва ли не за сорок. Но она была красива – такая красота не скоро увядает.
Смугловатая, черноглазая, стройная, вся будто выточенная, холеная – дама держалась очень прямо, ничем не обнаруживая своего возраста. В этой женщине не было ничего случайного. Она выглядела законченным произведением искусства.