Очаровательная доцент тоже поднялась.
Я вышел в крошечный предбанник своего агентства. Достал из гардероба и подал Калашниковой пальто. Надел свою куртку.
– Будут звонить – перекинь на мобильник, – приказал Римке.
– Хорошо, Павел Сергеич.
Она, без сомнения, слышала сквозь тонкую перегородку, о какой сумме мы столковались с клиентшей, и теперь изо всех сил демонстрировала Екатерине Сергеевне свое секретарское послушание передо мной, великим.
Мы вышли в пустынные коридоры института «Энергопроект», который сдавал мне – и трем десяткам других фирм – помещение под офис (посему, замечу, его сотрудники могли не утруждать себя работой в сочельник). Молча спустились на первый этаж, вышли на улицу: Калашникова впереди, я чуть сзади. Поэтому в полной мере смог оценить ее ножки.
У входа в институт стояло всего две машины: моя «восьмерка» и «Фиат Пунто» оранжевого цвета. Не пришлось применять дедуктивный метод, чтобы догадаться, что это – авто моей собеседницы.
На переднем пассажирском кресле «Фиата» сидело нечто очкастое мужского пола.
– Ваш муж не водит машину? – спросил я между делом, пока мы шли к автомобилю.
– Он не по этой части, – сухо отвечала прекрасная амазонка.
Мы подошли к авто вплотную. Муж гражданки Калашниковой быстро просматривал листы, испещренные формулами. Временами он делал в них пометки красным карандашом. По меньшей мере половина знаков из тех, коими были исписаны листы, были мне незнакомы. В машине изо всех сил надрывался радиоприемник: голосила Патрисия Каас.
Очаровательная доцент постучала костяшками пальцев в боковое стекло. Гражданский муж сигнала не расслышал.
Еще раз – отрывистей, нетерпеливей. Мужчина оторвался от бумаг. Лицо его при виде супруги расплылось в улыбке. Он вырубил голосистую француженку, швырнул на водительское сиденье листы с формулами и принялся выбираться из машины, явно для него тесной.
Когда муж госпожи Калашниковой наконец покинул сиденье и выпрямился во весь рост, он точь-в-точь напомнил мне карикатурный образ ученого – каким его рисовали старые советские фильмы (и до сих пор рисуют голливудские). Лет тридцати пяти – сорока. Молодой, но уже изможденный наукой. Нескладный, очкастый, с залысинами, с криво висящим галстучком. Он настороженно улыбнулся мне.
– Познакомься, – полуофициально проговорила голубоглазая доцентша, – это Павел… э-э… Павел Сергеевич, детектив.
– Оч-ч приятно, – протянул руку нескладеха.
Я пожал ее. Так называемый муж оказался ростом около метра семидесяти пяти – то есть вполне подходил на роль преступника.
– Частный детектив осмотрит нашу машину. – А это, – госпожа Калашникова продолжила процедуру представления, кивнув на ученого, – Андрей Витальевич Дьячков, мой супруг.
– Вы, судя по всему, обогнали супругу в ученых званиях, – сказал я любезно.
– Да, я – профессор, – бесхитростно отвечал господин Дьячков.
– И, наверное, к тому же доктор физико-математических наук, – я кивнул на листочки, валяющиеся в машине: на них червяками извивались интегралы.
– Кандидат. Технических наук, – столь же любезно отвечал муж голубоглазой доцентши.
– Вы не рассчитали между делом траекторию пули, попавшей в машину? – светским тоном осведомился я.
– Нет! – быстро ответил профессор, не поняв – или не приняв? – моего юмора.
– Тогда позвольте мне. Эмпирическим путем.
Я обошел автомобиль кругом.
В левой стойке малолитражки в самом деле оказалось отверстие, похожее на пулевое.
Насколько я разбираюсь в физике, пуля должна была прошить буржуинскую жесть насквозь, а затем (машина-то, судя по показаниям клиентши, в момент выстрела двигалась) угодить в заднее правое боковое стекло.