Потом меня ждут они! Шикарные туфли из новой коллекции! Я их отложила вчера вечером, потому что забыла кошелек дома. Они великолепны, роскошны, обалденны! И стоят всего-то каких-то 25 тысяч рублей. Каринка локти кусать будет, что я их первая ухватила! При мыслях о новой обуви я почувствовала такой восторг, что даже мурашки по рукам побежали. Быстрее, быстрее, я хочу, чтобы они стали моими.
Заехала внутрь отцовских владений, миновав охранника, сидящего в будке рядом с воротами. Он лишь кивнул, признавая дочь своего работодателя, и я направилась к утопающему в зелени дому. Я сказала дому? Извините, оговорилась. К дворцу. Самому настоящему, трехэтажному, роскошному.
Припарковала свою красненькую Ауди недалеко от крыльца, резонно предположив, что я тут ненадолго, и не стоит терять время на заезд на подземную парковку. Выбралась из машины, вдохнула полной грудью свежий загородный воздух и бодрым шагом направилась внутрь, продолжая мысленным взором ласкать вожделенные туфли.
* * *Отец сверлил меня тяжелым мрачным взглядом, пробирающим до самых костей. Я даже невольно выпрямилась на стуле, превратившись в каменное изваяние. Когда он так смотрит впору бежать и прятаться. Похоже, разговор будет действительно серьезным.
Мы сидели в его домашнем кабинете, где все было удобно, функционально, лаконично и в тоже время роскошно. Стол из красного дерева, на котором стояли дорогие канцтовары и огромный ноутбук, картины (оригиналы!) на стенах, кожаная мебель. Отец всегда брал самое лучшее, и цена не имела значения.
Он сидел, облокотившись на локти, нагнувшись чуть вперед и рассматривая меня. Ох, не нравится мне все это. Я привыкла, что у меня есть отец, к которому можно приехать на ужин раз в месяц и который исправно обеспечивает меня деньгами. Красота! Я не мешаю ему работать, заводить новых любовниц, выкидывая старых как ненужный хлам, а он не мешает мне жить в свое удовольствие. Вот она, семейная идиллия. То, что он вызвал меня к себе в середине недели, да ещё в приказном порядке — очень нехорошо. Наверное, какой-нибудь доброжелатель опять нажаловался на меня. Вообще не понимаю, кому какое дело, чем я занимаюсь? Завидно, завидуйте молча!
— Нам предстоит серьезный разговор, Кристина Алексеевна, — строго произнес он.
Ого! Кристина Алексеевна?! Это уже серьезно. Так он меня называет только когда, я что-то натворю. Против воли начала перебирать в уме все свои недавние поступки. Вроде ничего из ряда вон. Все как обычно.
— Расскажи мне, чем ты занимаешься?
— В каком смысле?
— В прямом. Как проходит твой день?
Я растерянно посмотрела на него, не понимая, куда он клонит:
— Встаю, умываюсь, чищу зубы, иду на кухню…
— Прекрати паясничать, я не об этом! — он сердито прервал меня, грозно сверкнув глазами.
Похоже, чувство юмора у него сегодня отсутствует. Плохо.
— Пап, чего ты хочешь услышать? Я не понимаю. Мой день проходит так же как у всех остальных. Встаю, делаю свои дела, встречаюсь с людьми. Все как всегда.
— Какие именно дела ты делаешь? — все тем же суровым тоном уточнил он.
— Разные, — я неопределенно повела плечами.
— Разные говоришь? — он рывком выдвинул верхний ящик у стола и достал оттуда синюю толстую папку, — давай-ка посмотрим, что это за дела. Понедельник — поход в салон, вторник забег по магазинам, среда — посиделки с подружками в кафе. И так далее и тому подобное. Каждый день одно и то же, разница только в салонах, магазинах и забегаловках!
— Ты следил за мной!? — с негодованием воскликнула я, вскакивая на ноги. Это уже ни в какие ворота не лезет.
— Сядь! — он ударил ладонью по столу, — и не смей вопить, когда с тобой отец разговаривает. Свой норов оставляй для своих подруженек, а со мной, будь добра, веди себя достойно!
И я села. Поджала хвостик и села. Выражение его глаз подсказало, что сейчас самое время для того, чтобы заткнуться. Он был зол на меня. Очень зол. Да что ж такое произошло?
Он тем временем снова обратился к папке:
— Каждый твой день проходит так: встала ближе в полудню, потом пошла по магазинам, салонам, потом с подружками по кафе, ресторанам, потом по гостям, затем веселая ночь в клубах, из которых возвращаешься только под утро. А на следующий день все повторяется заново. И так по кругу. Не надоело еще?
Я промолчала, резонно подозревая, что мой ответ «нет, совсем не надоело» разозлит его ещё больше.
Он несколько секунд сверлил меня грозным взглядом, а потом, словно прочитав мои мысли, продолжил:
— А мне вот надоело. Я вчера был на благотворительном вечере. Обычное сборище толстосумов. Не секрет, что мы ходим по таким мероприятиям, чтобы тряхнуть перед всеми своим достатком, похвастаться успехами. Сама знаешь, не маленькая. Так вот, когда разговаривали о бизнесе — я был на высоте, когда говорили о любовницах — тоже. Но стоило зайти разговору о детях, как я оказался в таком болоте из стыда и позора, что словами не передать!
Теперь понятно, откуда такой порыв в очередной раз заняться моим воспитанием. Я сидела молча, уткнувшись взглядом в свои руки, по опыту зная, что когда у него такое настроение, лучше схорониться и не показывать виду, что жива.
— У одного сын — ГЛАВА крупного филиала банка. У другого — открыл сеть магазинов. У третьего дочь домохозяйка, которая к 25 родила ему трех внуков! И я стою, краснею, потому что сказать нечего! У меня одна единственная дочь, на которую была вся надежда, и что толку? Ни карьеры, ни внуков. Ничего! Я оплатил тебе учебу в ВУЗе. Что в итоге? Ты еле вытянула на троешный диплом, проходив на грани отчисления весь срок обучения.
— Пап, они просто хотели, чтоб ты больше платил, — промямлила я, — поэтому специально заваливали меня.
— Правда? Прямо валили, не покладая рук, а ты бедняга ночи напролет над учебниками корпела? — припечатал он, — ладно, получила ты этот диплом, филькину грамоту, и что дальше? Уже три года ты ни черта не делаешь!
От его тона я вся сжалась в комочек, мечтая стать невидимой.
— Кроме гулянок и шмоток тебя вообще ничего не интересует! У тебя хоть хобби есть какое-нибудь? — в его голосе сквозило такое презрение, что я буквально чувствовала его кожей.
— Я фотографирую… — начала оправдываться, но была безжалостно перебита.
— Ты имела ввиду, что купила безумно дорогой фотоаппарат, который пылится в шкафу? Или может твои фотки в соц. сетях, где ты выставляешь тарелки с едой или свои наманикюренные ногти? Отличное хобби, ничего не скажешь, — его слова колоколом гудели в ушах. Когда он злился, то не жалел чувства собеседника, и ему было плевать кто перед ним: деловой партнер или собственная дочь.
— Пап, — обиженно начала я.
— Что пап? Что? Неужели тебе нравится вот такая жизнь беспросветного овоща? Целей нет, стремлений нет, даже отношений прочных и то нет. На что ты рассчитываешь? Что будешь вот так мотыльком, пустоголовой стрекозой порхать всю жизнь за мой счет?
Про деньги заговорит, значит совсем все плохо. Сейчас начнет попрекать куском хлеба.
— А может ты на Карину свою ненаглядную равняешься? Зря. Знаешь в чем между вами разница? Ты — единственная дочь, на которую возложены определенные моральные обязательства перед семьей, а она пятый ребенок, долгожданная поздняя девочка. И ее папаша, имея четырех преуспевающих сыновей, может себе позволить с умилением смотреть на все ее выходки, и позволять делать, что душе угодно. Так вот, я — не он, а ты — не Карина. И мне весь этот бардак, в который ты превратила свою жизнь, надоел. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять?
— Вообще-то двадцать три! — обиделась я.
— Не велика разница, — отмахнулся он от моего задетого самолюбия, — самое время браться за ум, пока ещё есть возможность.
Обязательно, вот прямо сейчас как возьмусь покрепче…
— Я требую, чтобы ты или нашла работу или завела семью. И тот и другой вариант меня устроит, — огорошил он меня прямым безапелляционным заявлением.