Но если мои предположения верны, то уже с самого юного возраста Березовский воочию убедился, что связи и блат прошибают любые стены; они-то и есть истинная власть…
Итак, в 1962 году Березовский поступает в институт. (Тему для вступительного сочинения он выбрал самую беспроигрышную: «Мир! Нам нужен мир!»; «Октябрь 1917 года – самая знаменательная дата в тысячелетней истории существования человечества», – так начинался этот эпохальный труд.)
Учился он вполне сносно, не выделяясь никакими исключительными талантами, разве что умением быстрее прочих решать математические задачи. Ему очень нравилось ощущать – хоть в чем-то – свое превосходство, и он всячески старался его демонстрировать, вызывая вполне понятное раздражение окружающих.
Отчасти следы этого превосходства можно найти и в его личном деле. Конкретно – в формулировках выговоров, объявленных студенту Березовскому. Один – «за нарушение правил читального зала и грубость к сотрудникам библиотеки». Второй – «за систематические пропуски занятий».
Понятно, что Березовского однокурсники не очень любили; в том числе и девушки, для которых умение решать задачи почему-то не играло никакой существенной роли.
Однокурсница Татьяна Хохлова вспоминает Бориса Абрамовича как «сутулого мальчика» небольшого роста, с черными, не всегда аккуратно причесанными волосами. Ходил он обычно в запачканном светлом клетчатом пиджаке. Вдобавок необычайно быстро двигался и говорил.
Если в школе сексуальные комплексы Березовского лишь появились в зародыше, то в институте они сформировались уже окончательно; все ближайшие годы – вплоть до самого конца перестройки – наш герой будет мучаться от женского невнимания, и в этом заключалась главная трагедия его жизни.
Березовский – об этом говорят все, кто хорошо и близко с ним знаком, – всегда отличался повышенным мужским темпераментом. Он очень любил женщин, трогательно относился даже к бывшим любовницам, но слабый пол не отвечал ему взаимностью: дамы попросту не замечали его.
Несколько старых приятелей Березовского, пожелавших остаться неизвестными, рассказывали мне, что еще в 1980-е Борис Абрамович вынужден был пользоваться, скажем так, определенными не бесплатными услугами: это в годы-то, когда проституция слыла исключительно западным пороком и платить за любовь считалось чем-то постыдным, недостойным нормального мужчины. (Что ж ты за мужик, если бабу не можешь найти?!!)
Но зато, когда пришло к нему богатство, Березовский точно бросился в омут с головой. Сонм любовниц, выводок моделей, вереница секретарш: он был подобен дистрофику, дорвавшемуся в одночасье до праздничного стола. Свои многолетние унижения Борис Абрамович компенсировал теперь с лихвой, самоутверждаясь за наличный расчет…
(«Хорошо, что наступила перестройка, – восторженно объявил он одному своему знакомому. – Теперь без проблем можно снять бабу, завести в гостиницу».)
Вообще, тема секса почти не сходила с его языка; даже со случайными знакомыми, первыми встречными-поперечными он делился своими бурными эротическими похождениями.
(В каком-то колхозном таблоиде я обнаружил преоткровеннейшее интервью его личного уролога, некоего доктора Князькина, в котором тот рассказывал о вещах сугубо интимных – огабаритах , особенностях, недугах своего пациента; и даже, о том, что передабордажем Борис Абрамович непременно натягивал ярко-красные трусы. На закономерный вопрос журналиста – не обидится либольной за разглашение столь деликатных подробностей, врач преспокойно ответствовал: «Мы говорили на эту тему, так что никаких обид».)
Может быть, ради этого и стремился он стать богатым и знаменитым: главным мотором его амбиций была элементарная фрустрация.