И дело здесь не столько в государственном антисемитизме, сколько совсем в другом: в отсутствии у нашего героя тех неуловимых, но необходимых черт, которые с детства отличают будущих начальников и персон разряда VIP от прочего люда, всевозможноймассовки .
Если мальчик Боря Ельцин, к примеру, уже с младых ногтей отличался задатками лидера и непререкаемым авторитетом среди одноклассников (о мальчике Вове Путине – и говорить не приходится), то Березовский – точно в песне: каким был, таким и остался.
Вечно суетлив, говорлив, невнятен. («Ужас, все время болтал, – бесхитростно вспоминала его мать. – Уже не знали, на какую парту его посадить, он все равно найдет кого-то и будет все время разговаривать»).
В нем не было ни грамма значительности. Одноклассники относились к Березовскому насмешливо. Одноклассницы – что гораздо важнее – и вовсе не замечали в упор.
Именно те, сформировавшиеся у нашего героя детские и юношеские комплексы, и определили всю его будущность: он до сих пор точно пытается расквитаться со всем миром за былые мальчишеские обиды; доказать окружающим – и самому себе в первую очередь – сколь преступно недооценены были его таланты и достоинства.
Воистину, детские комплексы – самый мощный движитель уязвленного самолюбия…
$$$
Борис Березовский родился в первый послевоенный год в интеллигентной еврейской семье со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Бытует версия, что отец его был то ли раввином, то ли крупным деятелем московской еврейской общины. (В запуске этого слуха Березовский винит, само собой, ненавистную «гэбуху».)
На самом деле никакого отношения к культу Абрам Маркович Березовский, купеческий сын из Томска, не имел. По профессии он был инженером-строителем; всю жизнь колесил по стране, возводя всевозможные объекты и комбинаты, пока не осел наконец в Москве. Здесь, в самый разгар войны, в 1943 году, он и познакомился с будущей матерью нашего героя Анной Гельман, 19-летней студенткой мединститута, такой же, как и он, провинциалкой, приехавшей из Самары покорять столицу.
Трудно сказать, чего здесь было больше – горячности любви или трезвости расчета; все-таки довольно большая пропасть лежала между ними – разница в двенадцать лет.
Она была милая и трогательная. Он – солидный и надежный: за таким, как за каменной стеной. Да и с женихами было в ту пору туговато: гремела война, и даже безрукие инвалиды среди барышень шли нарасхват…
Забегая вперед, скажу, что Абрам Березовский сделал по тем временам неплохую карьеру: попеременно работал главным инженером на подмосковных заводах (Одинцовском кирпичном, Бутовском газосиликатном, Мытищинском керамическом) и даже удостоился премии Сов-мина СССР в области строительства. А вот молодая жена его – как раз наоборот – служебным честолюбием не страдала.
К моменту рождения сына она училась на третьем курсе мединститута и из академического отпуска назад уже не вернулась; клятве Гиппократа Анна Березовская предпочла скромный удел домохозяйки.
Все в этой семье было отныне подчинено интересам долгожданного наследника. Лишь по прошествии десяти с лишним лет, когда Борис стал уже относительно взрослым, мать его устроилась-таки на службу: лаборанткой в Институт педиатрии Академии наук, в лабораторию микробиологии и иммунологии. И работа не пыльная, и от дома рукой подать: так что времени на любимого сына оставалось все равно с лихвой.
«Она боготворила сына, полностью жила его жизнью, – вспоминает ее сослуживица Алла Раствелина. – Есть такие фанатичные мамы, которые с первых дней жизни чада всю свою жизнь дарят ему. Она даже второго ребенка не захотела только потому, что не представляла себе ситуации, когда придется делить свою любовь к Борюсе с кем-то еще.