— То есть вы утверждаете, что Кретова убил Рыбаков? — удивленно переспросил Лавров. — Почему? На каком основании?
— Я слышал, как Павел Тимофеевич вдруг закричал. Он кричал… ну понимаете, так кричат, только когда знают, что тебя хотят убить.
— Вы можете повторить дословно?
— Да, пожалуй. Он кричал: «Флейта, проклятая флейта! Убийца!»
— Ничего себе! — присвистнул Лавров. — Отчего же вы не прибежали на этот крик? Можно ведь было его спасти!
— Дело в том… — снова судорожно закашлялся Прохоров. — Вы не знаете Павла Тимофеевича. Я не понял, в чем дело. Он, видите ли, бывал часто ужасно груб, не стеснялся в выражениях. Любой, кто фальшивил во время игры или вступал не туда, у него мог заслужить титул убийцы. Я и подумал… Валера днем поцапался с Кретовым, а тот никак не мог успокоиться, возмущался. Кретов ведь на Валеру здорово рассердился.
— Но ведь вы только что сказали, что так, как кричал Кретов, кричат только перед смертью.
— Это я сейчас понимаю. А тогда я решил, что он просто в бешенстве.
— Это верно, — вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, — Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.
— То есть Кретов был нервным и невыдержанным?
Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:
— Точно.
— На каком инструменте вы играете, Рыбаков?
— На флейте.
— Так… — Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: — Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?
— Ну… да.
— И много?
— Какое это имеет отношение к Кретову?
— Отвечайте на вопрос, Рыбаков.
— Прилично.
— Вы были очень злы на дирижера?
— Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!
Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать, что никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.
— Вы были очень злы… — задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы. — Тогда у меня вопрос к присутствующим. Не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы Рыбаков… ну, скажем так, угрожал Кретову, обещал свести с ним счеты или нечто подобное?
Алька почувствовала, как ладони становятся мокрыми. Гурко продолжал угрюмо молчать, глядя в пол, Прохоров оживился и заерзал, но вслух ничего не произнес.
— Значит, не слышали?
— Было.
Аля вздрогнула и перевела глаза на сказавшего это Чегодаева. Тот сделал шаг от дверей, у которых так и стоял все это время.
— Вы инспектор оркестра? — вдруг поинтересовался до того безмолвствующий напарник Лаврова.
— Да, я инспектор, — подтвердил Васька, почему-то обращаясь не к нему, а к Лаврову.
— Так что было? Мы вас слушаем, говорите, — разрешил тот.
— На последней репетиции, после того как Кретов обещал уволить Рыбакова, тот сказал ему: «Вам это даром не пройдет!»
— Так и сказал?
— Да.
— Ты чего, Вась? — Валерка попробовал улыбнуться, но это удалось ему с трудом. — Ты ж знаешь прекрасно, я просто трепался. Ты что… вы… правда думаете, что я… его… — Он споткнулся о молчание, остановился, потом с силой треснул кулаком по администраторскому столу и крикнул: — Да вы с ума сошли!
— Тихо, Рыбаков, тихо. Вас еще никто ни в чем не обвиняет. Идет опрос свидетелей, не стоит так волноваться. Вы не согласны с тем, что сказал инспектор?
— Нет!
— Вы не говорили Кретову эти слова?
— Говорил, — устало подтвердил Валера.
— Так что вас не устраивает?
— Все меня не устраивает. Все. Я имел в виду другое.
— Поясните, что именно?
— Ну… Что Бог его покарает.
— Бог? — насмешливо переспросил Лавров. — Вы сильно верите в Бога?
— Идите к черту.
Валерка отчетливо понял, что напрягаться бесполезно. Его, конечно, заберут. Прямо отсюда. Зачем ментам трепыхаться, когда дело вот оно, почти уже сшито? И кипятильник он, дурень пьяный, вытащил из розетки своими руками — пожалел Крета, чтоб не сварился окончательно. Стало быть, на вилке его пальцы. Эх, гад Васька! Ну Прохоров, тот понятно, трус, в оркестре новый человек, Валерку совсем не знает. Но Васька! Тихий, подлец, воды не замутит, а свое давит, выжимает. Валерка ему давно глаза колет так называемым нарушением дисциплины, небось рад был до чертиков сегодняшней их стычке с Кретовым. Так ведь не успокоился, дальше пошел! Гад, точно гад! Все они… все молчат, никто не заступился, даже Серега — друг называется!
— Ладно, Рыбаков. — Лавров, казалось, ничуть не рассердился на то, что Валерка послал его к черту, и выглядел спокойным и даже добродушным. — Ладно. Сейчас мы пока прервемся. Вам придется проехать с нами, отпустить вас под подписку о невыезде я не могу — слишком веские доказательства вашей причастности к преступлению. Поэтому вставайте — и пойдем. Вставайте, Рыбаков, слышите? — Старший лейтенант мягко дотронулся до Валериного плеча.
Тот медленно поднялся. Комната перед его глазами вдруг поплыла, точно карусель, сначала не спеша, затем быстрей и быстрей и, наконец, завертелась стремительно, растягивая и искажая знакомые лица. Последнее, что успел разглядеть Валера, прежде чем поспешно отвернулся к двери от всей этой тошнотворной круговерти, было совершенно белое лицо Альки Бажниной.
3
— Так и знал, что Рыбак рано или поздно допрыгается. Как говорится, пей, но знай же меру! — Алик Копчевский решительно плеснул в стакан остатки киндзмараули и залпом выпил. Он и Славка сидели в номере у девчонок и слушали подробный, хоть и сбивчивый, Алин пересказ Валеркиного допроса.
— Крета жалко, — вздохнула Ленка и сморгнула. — Какая жуткая смерть.
— А мне Валерку жалко, — признался Славка. — Сука эта Верка, из-за нее все. Нормальный парень был, играл классно. Я ж его с консерватории знаю, он меня на два курса старше. Если бы не эта стерва, ни в жизнь Рыбак до такого не докатился бы.
Аля молча сидела, сжавшись в комок, на своей постели. Ее бил озноб. Она никак не могла простить себе, что недооценила Валеркино состояние, не подумала, что нельзя ему в таком виде идти к дирижеру. Ведь видела же, коза безмозглая, что бутылка-то на столе почти пустая была.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в номер заглянул Чегодаев.
— Все сидите? — Он окинул недовольным взглядом притихшую компанию. — Я бы вам посоветовал разойтись по койкам. Завтра будет славный денек.
— Вась, когда мы теперь уедем? — спросила Ленка.
— Не раньше чем через день, а то и два. Завтра менты будут ходить, проверять, кто где был сегодня с полдевятого до полдесятого вечера, вопросы всякие задавать. Так что советую выспаться. Каждому в своей постели. Ясно?
— Ясно, — поморщился Славка. — Это значит, завтра весь день в гостинице торчать?
— Именно, — подтвердил Чегодаев, скрываясь за дверью.
— Шли бы вы, правда, — попросила Алика и Славку Лена. — Первый час. С семи на ногах. Завтра менты как вломятся с утра пораньше и как начнут душу вынимать!
— А мы, кстати, где были с полдевятого до полдесятого? — вдруг обалдело хлопнул глазами Славка.
— Привет тебе! — хмыкнул Алик. — Ты вроде водку-то не пил, только киндзмараули. Не помнишь, где был? Ленка, ну-ка освежи ему память!
— Хорош зубоскалить! — надулся Славка. — Я на часы в таких случаях не смотрю. И вообще, может, это ты Крета угробил, а свалили на Валерку. Где ты шастал все то время, пока мы с Ленкой…
— Ах ты козел! — задушевно произнес Алик, схватив приятеля своей огромной пятерней за ворот. — Я тебя сейчас закопаю.
— Ладно, ладно. — Славка дурашливо замотал головой, пытаясь вырваться. — Я понял, ты у Альки был. Ой, Аль, спаси меня, он меня придушит.
— Я б вас обоих придушила. Пошли вон! — рявкнула Алька.
Обозлить Альку было не так-то просто, но уж если она злилась, связываться с ней не стоило. Зубец и Копчевский мигом поднялись и удалились к себе.