Агриппина грустно посмотрела на маму. Поднялась на ноги, выхватила из карандашницы ручку, снова пробежала глазами текст. Но ничего вписать в таблицу не смогла. Хотя обычно моментально включалась в любое дело — и гордилась, что умеет быстро реагировать и имеет цепкий ум.
НЕ-ДО-Э-ТО-ГО. Совсем.
Правда.
— Ну, пиши же, что ты думаешь! — нетерпеливо сказала мама — ей очень хотелось примчаться с Агриппининой анкетой к своим коллегам, которые наверняка замерли в ожидании результата этого экспресс-опроса.
Агриппина вздохнула и честно ответила:
— Ну… Я ничего не думаю.
— Ка-а-ак?! Это же такие важные проблемы, Граня! — воскликнула мама, и её голос гневно зазвенел. — Ты не можешь ничего не думать по их поводу! И не хотеть ни одну из них видеть отражённой на страницах интересной повести или романа для вас, для подростков, тоже!
— Да, да… — согласно закивала Агриппина, скашивая взгляд на часы — и переводя этот взгляд на разложенную на полу юбку…
— И чем ты таким важным занимаешься-то?
Агриппина снова молча вздохнула. Говорить маме о кастинге было ни в коем случае нельзя! Это разочарует маму невероятным образом — а она ведь так гордится своей Граней-интеллектуалкой…
Но и врать не хотелось. Что остаётся? Только школа. Вечеринка, капустник, активная культурная жизнь после уроков. Ну конечно же!
— Ага, вижу… — Мама, понятное дело, тут же пригляделась к разложенной на ковре красоте. И утюг, вилка которого была вставлена в розетку, тоже заметила. — Удивительно важное дело, ну такое важное, что можно без зазрения совести проигнорировать мамочкину просьбу… Школьная самодеятельность, понимаю… Когда же тут думать о серьёзных проблемах…
— Мама, я… — начала Агриппина, но снова посмотрела на мамины пышные бёдра, обтянутые трикотажем, на тонкие ручки, трогательно торчащие из рукавов, на минимум бюста, тем же плотным трикотажем узкого сарафана придавленный к телу…
М-м-дя… Формат «песочные часы» при раздаче фигур населению проплыл мимо их семьи. Маму было жалко.
А столбик проблем, необходимых подростку для полноты ощущения мира, — нисколько!
Время, на все эти переговоры тратится драгоценное время!
Агриппина бросилась к юбке, завозила по ней утюгом.
Мама не уходила.
— Игнорируешь просьбу? — Мама не могла поверить в происходящее.
— Мама, я не знаю. Не знаю, что ответить…
— Ты куда-то собралась?
— Да, мама.
— Я тебя чем-то обидела? — Мама очень тонко чувствовала настроение Агриппины. И, конечно же, быстро почувствовала и сегодняшнюю неприязнь.
Или — не неприязнь. А девочкино горе…
— Не обидела… — еле выговорила Агриппина. Еле выговорила — потому что соврала. Ведь обидела мама, обидела! Чем? Тем обидела, что была такая, такая…
Но сказать маме, КАКАЯ ИМЕННО она была — с этой своей фамильной фигурой… Какая-какая? Некрасивая, вот какая! Не могла Агриппина маме так сказать. Мама тоже не виновата.
Тут же вспомнилась бабушка — мамина мама. Ещё меньше ростом, ещё грушевиднее и шире. Груша от пра-груши тоже далеко отлететь не может… Дедушку Агриппина вспомнила — тоже мастер Груша, вверху уже, книзу шире, да ещё пальто и шляпу любит носить, усиливая дурное сходство с фруктом. Как сговорились просто, нашли друг друга… Во-о-от кто во всём виноват, во-о-от!
А папины родители? Тоже не красавцы, тоже виноваты. Дедушка — здоровенный, крупный, тяжёлый. Бабушку Агриппина никогда не видела, та умерла перед её рождением. Поэтому папа и назвал новорождённую в честь своей матери — Агриппина.
А…
А уменьшительно-ласкательно называл Агриппину папенька — да, Грушей! Так и матушку его величали! Ай-люли… Ну что тут поделаешь? Предопределение, судьба-с… Как вы яхту назовёте — такая фигура у неё и сформируется! Назвали бы не Грушей, а Розой — глядишь, всё у девочки выросло бы совсем иначе…
Мама, которой по вполне понятным причинам то, что связано с папой, было крайне неприятно, звала свою дочку как угодно — только не Грушей! Груней, Аграфеной, Граней — Граней в основном, конечно. Агриппина и сама себя так называла, и во внешней жизни так повелось — Граня и Граня. Такая вся гранёная-точёная, твёрдая в своих мнениях, как гранит. Грамотная, грациозная, грандиозная. Всё она — многогранная Граня!
Ан нет, зеркало предлагает другую версию — просто-напросто грушевидная гражданочка.
Гру-у-устно грушей быть…
Но Граня по-прежнему не сдавалась. Никакая она не Груша! Сжав зубы, девочка молча одевалась. Мама смотрела, Граня одевалась, одевалась…
Но слёзы всё равно подкатывали. Обидно потому что было.
— Мама, как я выгляжу? — собираясь покидать комнату, спросила Граня маму. Не спросить не могла — тем более что мама стояла у двери и загораживала проход.
— Нормально ты выглядишь! — тут же откликнулась мама. — Только не по сезону. Водолазка — ладно, но юбка, конечно… Что у вас там будет?
— Да всякое такое… — В подробности Граня по-прежнему не хотела вдаваться. — Мама, ведь я некрасивая?
— Ты очень красивая!
— Собственные дети всегда кажутся красивыми! А объективно?!
— И объективно… — Мама сделала понимающее лицо.
— Мама, но я же толстая! — Из-за того, что мама отрицает очевидное, Граня всё-таки расплакалась.
— Да ты что, какая же ты толстая? — всплеснула руками мама.
— Толстая, толстая!
В этот момент открылась дверь, и в комнату заглянули две тётеньки.
— Нет же, Граня, нет! — воскликнула мама.
— А это что, не толстая? — Граня шлёпнула себя по бёдрам.
Мама кашлянула и хмыкнула. Да, в данный момент Граня привела неудачный пример — разглядеть толщину бёдер под юбкой-колокольчиком было невозможно.
Агриппина подняла голову и увидела, что тётеньки весело переглянулись. И благостные улыбки сменились на их лицах выражением типа «Эврика». В долю секунды Граня успела подумать: а что это они такое нашли, интересно? Но в этот момент одна из них — тоже критик, тоже детский — воскликнула:
— Ах, а вот ещё какая важная проблема подросткового возраста!
И всё стало понятно.
— Да, да, конечно! — закивала другая. И тут же подскочила к Агриппининой маме. — Маргарита, надо срочно вставить эту проблему в нашу анкету!
— Какую проблему? — повернулась к ней мама.
— Ну… — растерялась вторая тётенька. — Проблему лишнего веса… Вернее…
— Да какого ещё лишнего веса? — рявкнула мама: никто и не ожидал от неё такого, хотя женщиной она была очень эмоциональной. Но тут она просто удивила.
— Вот, Гранечка говорит, что она толстая… — пролепетала мамина коллега-критик. — Это её беспокоит… С лишним весом весь мир борется. Может, и подросткам это видится важной проблемой…
— Серьёзного человека такая проблема волновать не может! — Мама крикнула ещё громче и суровее. — Этот ваш «весь мир» полон других проблем!
— Но посмотри — она же плачет… — Вторая тётенька, которую Агриппина по имени не знала, развела руками. — А раз плачет, значит, это волнует. Это действительно проблема…
— Нет, Лиза, нет! — Мама двинулась на эту самую тётю, оказавшуюся Лизой. — Подростка с интеллектом это волновать не должно! Глупых цыпочек — да! Обывательниц — да! Пустых тусовщиц, потребительниц, которые целыми днями, открыв рот, бродят вдоль рядов торговых центров, лупятся в «Дом-2» и считают его эталоном, — вот их всех может. А мою девочку… Мою…
— Мама, ну что ты говоришь! — Агриппина рванулась к двери — срочно бежать вон, чтобы не слушать этого бреда!
Но её не пустили. Тётеньки загородили проход своими взрослыми крупными телами — ну как тут проскочить девочке, далеко не Дюймовочке?
— Подожди, Гранечка, объясни!
— Ну ты же не толстая!
— Граня, ты меня удивляешь!
Так закричали одновременно все три тётеньки. А мама ещё и схватила Агриппину за руку.
— Граня, девочка, чтобы я не думала о тебе плохо, чтобы не волновалась, ты давай-ка соберись, спокойно и обстоятельно ответь на вопросы — и иди по своим делам, — с дрожью в голосе попросила мама.