Сергей ГОРОДНИКОВ
ТЕНЬ ТИБЕТА
ВОИН УДАЧА(дилогия)
ТЕНЬ ТИБЕТА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.РОЖДЁННЫЙ В ГОД ЗМЕИ
Поднимаясь с востока, солнце холодно разглядывало заснеженные склоны Тибета. Безжизненное безмолвие властвовало вокруг пиков Крыши Мира, укутанных белоснежными покрывалами. Яркие разливы искрящегося солнечного света резко обрывались синей теменью промёрзших теней ущелий, и не было полутеней, полутонов красок, словно всё вблизи горных вершин обнажало свою сущность в извечном борении Света и Мрака, Добра и Зла, Духа и Материи. Мёртвая тишина пыталась усмирять их беспощадное борение. Но они боролись всегда и повсюду, непримиримые по повелению растворённого в безбрежности Космоса Бога. Близкие самому Небу, как будто сидя на мягких коврах белых туч у божьего престола, острые вершины гордо взирали на эту схватку красок, как на схватку Великих Сил Вселенной, невозмутимо равнодушные к тому, что Бог сотворил там, внизу, под бескрайними взбитыми коврами.
Порой тучи рассасывались, раздирались в клочья разряжённым воздухом. Тогда вершины поневоле проглядывали на горные склоны.
От затронутых солнечным теплом ледников блестящими змейками сбегали ручьи и речушки. Некоторые устремлялись к сонливой мечтательности горных озёр, в которых зеркально отражались незатейливые их мечты – об облаках и глубоком небе, о звёздах и подобных дивным замкам утёсах. Другие продолжали путь к разделённым скалами уклонам, где начиналась суетная жизнь. Она множилась по ущельям и горным долинам, изумрудно зеленела или янтарно желтела, копошилась в страстях и преступлениях. Речушки в горных долинах поглощали ручьи, долго бежали ниже и ниже, к подолам гор, пологим и протяжённым. Устало замедляли бег они лишь в плодородных равнинах, густо заселённых человеческим родом, чтобы слиться в многоводные реки, плавно текущие к восточному океану.
Далёкие от Неба люди тех равнин не знали величия Вечности. В войнах друг с другом они отсчитывали каждый год своего недолгого существования и были чужды гордым тибетским вершинам.
1. Нападение разбойников
В год 1629?й от рождества Христова или в год Змеи – покровительницы в этот год рождённых, на берегах двух самых крупных рек Восточной Азии начиналось второе лето Крестьянской войны. Ураганы схваток, кипения страстей и безмерные преступления выплеснулись из плодородных равнин Китая во все стороны этой плотно заселённой страны. Они достигли по руслам рек горных подножий и разметали среди гор небольшие отряды отъявленных головорезов.
Один из таких отрядов устроил засаду на пологих, заросших кустарником откосах протяжённого ущелья, возле заворота широкой тропы, по которой от северо?восточных предгорий настороженно поднимался большой караван купцов. Отряд разбойников был немногочисленным, однако изголодался по добыче, и, когда головная часть каравана втянулась в ущелье, оно огласилось пронзительным свистом, диким визгом и грозными выкриками.
– Йа?а?а! Йа?а?а!! Йа?а?а!!!
Из размытых полуденным солнцем теней ущелья первыми показались самые решительные головорезы. Хватаясь за скудную растительность, местами невольно вырывая её с корнями, в сопровождении дробных перестуков срывающихся камней они с хищными оскалами ринулись к тропе, действуя, как матёрые волки, которые должны отсечь от стада антилоп часть животных, чтобы на них набросилась голодная стая. Десятки и десятки разбойников следом за ними прыгали, летели и опять прыгали злобными демонами в драных одеяниях, размахивая самым разным оружием. Все они были с жёлтыми повязками на головах, что позволяло им узнавать своих. Они смяли передовые ряды охранников каравана и быстро расправились почти со всеми, кто сопровождали верблюдов с тюками товаров. Лишь двое китайских охранников и средних лет жилистый лама продолжали отбиваться, отступив к выступу скалы, который защищал их от нападений со спины.
Бритоголовый лама, необычайно гибкий для своего зрелого возраста, хладнокровно увёртывался от выпадов коротких сабель, ножей и копий, нанося при этом резкие удары походной бамбуковой палкой и ногами, чем вызывал злобную ярость противников, так как некоторые из них получали серьёзные увечья. От удара палкой в висок, а затем ногой в голову один из разбойников опрокинулся на убитого купца и остался лежать, судорожно задёргался с неестественно откинутой головой на переломленной шее. Другой из напавших на ламу отлетел с перебитым носом к кустарнику, хрипел, сплёвывал зубы и размазывал обильную кровь по грязной щетине подбородка. Ещё у одного было повреждено колено и выбит палкой глаз. Однако численное превосходство головорезов давало о себе знать. Бывшие возле ламы охранники пали под их саблями, его самого лезвие полоснуло по животу. Но он всё ещё продолжал мешать грабежу, что озлобляло разбойников. Безобразный коротышка с разорванным ухом незаметно, как обезьяна, взобрался на выступ скалы, сверху метнул нож и завизжал, подпрыгнул от радости. Нож вонзился меж лопаток ламы, и тот покачнулся, тут же был пронзён несколькими копьями.
Только он упал замертво на землю, как по ущелью разнёсся звучный выстрел небольшой пушки. Секунду спустя каменное ядро, как стремительный орёл, мелькнуло в сопровождении тени над местом разбоя, с лёту размозжило череп измазанному чужой кровью головорезу, терзающему тюк с шёлковыми тканями, и сломало руку сообщнику, который помогал ему в грабеже.
Дубовая, перетянутая бронзовыми обручами пушка находилась в хвосте каравана, где были основные силы охранников. Её живо перезарядили, затолкав в измазанное копотью и дымящее жерло следующее ядро из грубо обработанного камня, и с новым выстрелом в сторону невидимого за выступом заворота участка ущелья сотник сам побежал туда, по пути увлёкая за собой десятка полтора воинов, вооружённых короткими китайскими мечами и дротиками. Жестокость разбойников к купцам и их людям была известной, а урон от разграбления товаров в условиях войны мог стать разорительным. И купцы заранее обещали вознаграждение слугам и рабам, если те при подобных случаях помогут охране. Некоторые купцы, их слуги и часть рабов этого каравана последовали за сотником с его воинами, догоняя и обгоняя последних. Вооружались они чем попало, доставали ножи, палки, уже на бегу прихватывали с земли камни.
Большинство разбойников не успели растащить добычу в труднодоступные норы и щели, и с приближением шумно кричащей толпы, возглавляемой воинственным сотником, вынуждены были приготовиться к отпору. Охранники и прочие защитники каравана объединялись единым порывом ожесточения. Они были заметно многочисленнее, но узость ущелья не позволяла им всем участвовать в возобновляющейся схватке. Рабы и слуги посмелее стали пробираться к месту боя по откосам ущелья, оттуда швыряли камни, затем спускались, подбирали у раненых и убитых оружие, которое тут же пускалось в дело. Яростная ругань, лязг мечей и сабель, стоны раненых – всё смешалось. Не ожидавшие столь свирепого напора противника разбойники теряли первоначальное преимущество, дрогнули и начали отступать, злобно и неохотно освобождаясь от награбленного.
Но не все из них проявляли присутствие духа. Были и такие, кто успел раньше других заняться грабежом и к этому времени уносил добычу, старался оказаться подальше от сражения.
Чуть приметная тропинка поднималась на вылизанную ливнями и ветрами покатую гору с пробивающимися там и сям низкими зарослями кустарников и кривых сосен. Она уводила прочь от беспорядочного, как гул прибоя, гомона и звона в ущелье, оставляя их позади за обрывистым склоном. Коротконогий пожилой разбойник нервничал и торопился. Грязная жёлтая повязка сползала с низкого лба на маленькие и беспокойные чёрные глазки, но он не смел освободить ни одну из рук, чтобы поправить её. На плече он удерживал серый мешок, в котором выпирало кое?как напиханное добро, другой рукой, как стервятник когтями, он тащил за собой исхудалую молодую женщину, светловолосую и привлекательную белым лицом. Она была на голову выше коротконогого разбойника, но сопротивление её было слабым, – все силы уходили на внимание к спящему грудному ребёнку, плотно закутанному в кусок старого верблюжьего одеяла.