– Ты что тут делаешь? – спросила ворона. Кажется, она была чем-то недовольна.
– Я лечу к дальнему лугу.
– Ты уже долетел! Вот я и спрашиваю, что ты тут делаешь, на дальнем лугу?
Самолетик растерялся. Он не понимал, почему ворона сердится.
– Ты не можешь тут летать! – каркнула та. – Потому что небо – для нас. – Для кого – для вас?
– Для птиц!
Ворона летела теперь совсем близко, возле самого крыла.
– Небо – для птиц! Небо – для птиц! – кричала она. – А ты летать не должен, потому что ты не птица!
– Но, – расстроился Самолетик, – я же летаю! Разве ты не видишь?
Вот именно! Ты не птица, а летаешь! Ты тяжелый и железный, и на носу у тебя пропеллер, который жужжит как противная муха. Ты слишком шумный и от тебя много дыма! Улетай отсюда!
Самолетик уже чуть не плакал – так сильно он расстроился.
– Мне нравится летать! Почему я не могу делать то, что мне нравится!
– Если все будут делать то, что им нравится, начнется кошма-аррр!
Самолетик хотел еще что-то возразить, но ворона ему помешала.
– Кошма-аррр!!! Карррр!!! – кричала она. – Небо – для тех, кто рожден птицей!!! Улетай отсюда, улетай, улетай!!!!
Ворона подлетела поближе и клюнула его в крыло.
Самолетику не было больно, но от неожиданности он покачнулся и полетел вниз. Земля мчалась навстречу, ветер свистел, и Самолетик зажмурился, испугавшись, что упадет и расшибется.
«Почему я не могу летать?! – думал он про себя. – Даже если я железный и слишком шумный, что с того! Ведь я умею летать! Почему ворона может мне указывать, что мне делать? Ведь она всего лишь ворона».
Самолетик открыл глаза и зарычал пропеллером, пытаясь взмыть вверх. Но земля была уже слишком близко…
…Зайка слушал его историю, прижав уши.
– И ты упал? – спросил он.
– Да, – ответил Самолетик, – но упал не больно, только проехал пузом по траве и поцарапал крылья. Да вот и колесико поломал. Но все это не страшно.
– А что тогда страшно?
– То, что сказала ворона.
– Но ведь это неправда! – закричал Зайка, вставая на задние лапки. – Летать могут все!
– Даже зайцы? – рассмеялся Самолетик. Ему нравилось, что друг переживает за него. И еще ему было забавно видеть, как Зайка, маленький пушистый Зайка с длинными ушами, готов был броситься защищать друга. – Даже зайцы могут летать! – кричал он. – Ведь я же летал с тобой!
– Да, ты летал.
– И ворона сказала неправду! Небо – для всех.
И Зайка мечтательно уставился вверх, в голубые небеса. Он знал, что небо для всех, ведь он мечтал о нем всю жизнь.
– Да, небо бескрайнее, – согласился повеселевший Самолетик. – И оно – для всех. Пока, Зайка! Спасибо тебе!
И Самолетик покатился в гараж чинить порванное колесо. Он его обязательно починит и снова полетит к дальнему лугу.
Ему все равно, что думают вороны. Он будет летать. Потому что летать могут все».
…Томка спит, отвернувшись к стене. Моя правая рука, на которую она улеглась, страшно затекла. Я пытаюсь освободиться, но Томка тут же хватает меня своей маленькой клешней и бормочет сквозь сон: – Стой! Никуда не пойдешь… я буду Зайка, а ты – Самолетик… будем летать… хм…
3
Проснулись поздно. В летнее время мы редко поднимаемся раньше восьми. Мне не нужно спешить в офис, а воспитательница Олеся Лыкова (наша соседка по подъезду и вообще старый друг семьи) всегда говорила, что детский сад создан для детей, а не наоборот, то есть когда сможете, тогда и приводите. Учебный год у наших ребятишек уже закончился, а завтраки в садике Томка упрямо игнорирует, предпочитая кушать со мной утром на кухне.
Пока я готовил себе яичницу, а дочке йогурт и хлопья с молоком, Томка торчала в моей спальне. Войдя в комнату, я обнаружил ее стоящей у окна.
– Нашла что-то интересное?
– Ага. Пап, посмотри, что они делают?
Я подошел к окну. Рядом с нашим домом находилась школа. В эти минуты в школьном дворе проходил Последний звонок. Каждый год в конце мая мальчики и девочки в белоснежных одеждах выстраивались буквой «П» перед трибуной, а директор школы (или завуч, бог его знает) кричала в микрофон страшные вещи о взрослой жизни, поджидающей подростков за пределами двора. Всякий раз, глядя на них с высоты своего шестого этажа, я с легким душевным волнением констатировал, что стал старше еще на один год. – Они закончили школу и теперь думают, что делать дальше, – сказал я.
– А я тоже такой стану?
– Конечно.
– И тоже буду думать?
Я надеюсь.
Она хлопнула в ладоши.
– Клево! А теперь хлопьев мне побольше!
– Я не официант, сама о себе позаботься.
– Вот так всегда…
По дороге на кухню она снова отвлеклась. Она отвлекается постоянно: например, отправляясь в ванную мыть руки, обязательно зацепится за какой-нибудь валяющийся на полу шарик, чтобы сделать несколько бросков в стену; посиживая в туалете с задумчивым видом, начнет разматывать рулон туалетной бумаги, чтобы узнать его длину; у киоска с мороженым не забудет рассказать продавщице, как прошлым летом ее лизнула в попу собака. Жизнь не замирает ни на минуту. Исключение, наверно, составляют паззлы и телевизор, настроенный на детский канал, – в обоих случаях она может пропасть на час или два, и я не услышу от нее ни звука. В остальное время она порхает по жизни, как любопытный мотылек – только успевай ловить.
Короче говоря, выйдя из спальни в коридор, она тут же свернула в свою комнату, взяла две килограммовые гантели, подняла их на уровень плеч, опустила, потом снова подняла, потом вытянула руки вперед. – Уф! Как тяжело наращивать мускулы.
– Зачем тебе мускулы?
Она постояла молча, опустила гантели на пол. Согнув руку в локте, оценила ширину бицепсов. Очевидно, осталась не очень довольна.
– Ну, как тебе сказать, пап… вот у тебя есть мускулы, ты сильный и добрый. У Ваньки Лыкова есть мускулы, он тоже ничего. У Олеси Петровны… Я замер.
– Вот у Олеси Петровны есть классные титьки! А у меня ничего нет – ни мускулов, ни титек. А мне еще надо в бадминтон научиться играть.
«О боже, бадминтон!» – подумал я. Сдуру купил на прошлой неделе две ракетки на распродаже в супермаркете и теперь не могу отделаться от ее нового хобби.
– Титьки у тебя еще вырастут, – ответил я. – А ты считаешь, у Олеси Петровны – классные? – Лучше, чем у мамы! Ладно, пап, пойдем завтракать, что-то я проголодалась после зарядки.
И она отправилась в кухню, а я порадовался, что ее не слышит моя бывшая жена. Марина считала, что я тайно влюблен в Олеську и всякий раз, когда выпадает возможность, жадно поедаю глазами ее фасад и заднюю часть, хотя, по мнению Марины, она того не заслуживала: «Грудь у нее – нулевка! И зада нет!». Она была права лишь отчасти: следуя своим мужским инстинктам, я рассматривал Олесю не меньше и не больше, чем других привлекательных женщин, а размеры груди (по-моему, у нее хорошая «троечка») и других частей Олеси интересовали меня лишь во вторую очередь. Она просто хороший человек… хотя и не очень везучая в личной жизни – муж оставил ее одну с восьмилетним сыном, встретив другую женщину. Зря он это сделал, на мой взгляд, погорячился, но ведь жизнь не всегда принимает в расчет наши намерения, верно?
В детский сад, что находился за соседним домом, мы явились уже около половины десятого. По пути застряли в лифте. В последние дни кабина что-то стала барахлить. Обычно она притормаживает на каком-то этаже, скрипит, повизгивает, а теперь еще и останавливаться стала. Или дверь не открывает, когда прибывает на нужный этаж. Кнопки вызова диспетчера и экстренной остановки у нас были перепутаны. Желая остановить кабину самостоятельно, ты всегда натыкаешься на диспетчера, а казенная тетка явно не настроена с тобой любезничать. Перебросить контакты с одной кнопки на другую за несколько лет так никто и не удосужился.