До машины уже оставалось ярда три-четыре.
Дороти с облегчением вздохнула. Но не тут-то было: буквально на нее несся мощный синий «вольво». Она резко остановилась и попыталась убрать тележку с дороги, но проклятое колесо заклинило уже совсем, и тележка начала медленно, но верно заваливаться на бок. Дороти постаралась ее удержать, однако у нее ничего не получилось, тележка перевернулась, и все покупки вывалились прямо в лужу. Но это было еще не все. Доррти не успела убрать ногу, и тележка больно ударила ее по ноге. При этом какой-то железный штырек зацепился за тонкую ткань колготок, те, естественно, порвались.
«Вольво» тем временем остановилась в нескольких ярдах от Дороти. Водитель явно намеревался зарулить на свободное место. Впрочем, ей сейчас было не до шикарных синих машин и их водителей, которые ездят как сумасшедшие и едва не сбивают с ног мирных прохожих. Она стояла над рассыпавшимися покупками в полной растерянности. Потом наклонилась было, чтобы их собрать, но тут водитель «вольво» вышел из машины. Он подошел к Дороти, и она машинально выпрямилась, заметив его дорогие, начищенные до блеска туфли и темные брюки, также весьма недешевые с виду. Зато у нее видок был еще тот. Дороти представила, как она выглядит со стороны: пушистые волосы намокли и висят сосульками, облепляя лицо, светлая юбка заляпана грязью, колготы — порваны… Наверняка и косметика потекла. В общем, она являла собой воплощение этакой безалаберной дурочки, абсолютно беспомощной и предельно неприспособленной к жизни. Неудивительно, что владелец шикарного «вольво» проникся к ней искренним сочувствием и решил, что она определенно нуждается в помощи.
Ну что же, решила Дороти, она с благодарностью эту помощь примет. Но тут мужчина заговорил… и Дороти застыла на месте.
Она узнала этот голос. Узнала сразу, хотя в последний раз слышала его — ни много ни мало — десять лет назад! Да, он конечно же изменился за эти десять лет. Стал глуше и жестче… взрослее. Впрочем, и сам обладатель этого голоса не мог не измениться. Все-таки прошло столько лет. Причем последние несколько лет Дункан Эшби-Кросс прожил в Америке, и теперь в его голосе явственно чувствовался американский акцент. Но Дороти все равно его узнала.
От неожиданности она пошатнулась и оступилась. Дункан протянул руку, чтобы ее поддержать, но она отпрянула от его руки, как от огня. Стараясь не поворачиваться к нему лицом — ей совсем не хотелось, чтобы Дункан ее узнал, — Дороти прикусила губу. Она уже собиралась сказать ему, что ей не требуется никакая помощь, как вдруг пассажирская дверца «вольво» открылась, и из машины вышла роскошная молодая дама в изысканном деловом костюме и туфлях на высоченных шпильках. Аккуратно обходя лужи, она подошла к опрокинутой тележке, над которой стояли Дороти и Дункан, и проговорила тягучим скучающим голосом:
— Данк, что ты тут делаешь? Мы уже опаздываем. Хотя мне до сих пор непонятно, почему адвокат твоего деда не мог сам приехать в поместье и нам пришлось ехать в такой жуткий дождь по этому жуткому городку…
Дальше Дороти не слушала. Она наклонилась, чтобы поднять рассыпавшиеся покупки. Но тут у нее подломился каблук, и она упала на колени прямо в лужу. Тихо чертыхнувшись себе под нос, она поднялась на ноги, стараясь не поворачиваться лицом к Дункану. Такой идиоткой она не чувствовала себя уже давно.
— Данк, ради Бoгa, пойдем. Эта девица и без тебя управится. Что ты возишься со всякими малахольными? — В голосе женщины слышалось неприкрытое презрение.
Дороти почувствовала, что краснеет. Она всегда ненавидела свою слишком белую кожу, свои щеки, которые заливались предательским румянцем всякий раз, когда она была смущена. Ненавидела свои светлые волосы. Свои светло-серые глаза… Ей всегда хотелось быть брюнеткой. Смуглой брюнеткой с роскошными длинными локонами и темно-карими глазами — жгучими, проникновенными и выразительными.
Еще тогда — десять лет назад — Дункану нравились именно яркие, экзотические смугляночки. Дороти особенно запомнилась одна девушка, которую Дункан как-то привез из Брайтона. Смуглая, черноволосая, похожая на цыганку красавица с яркими алыми губами и чернющи-ми, будто сверкающие угольки, глазами… Они с Дунканом были неразлучны. Дороти помнила, как она завидовала этой красавице, как жутко она ревновала ее к Дункану. Дороти тогда было пятнадцать. Дункану — почти двадцать два.
Даже теперь, по прошествии стольких лет, воспоминания о той безумной и безнадежной подростковой влюбленности отдавались в ее душе пронзительной болью. Дороти тогда была совсем ребенком — глупым, наивным ребенком. И угораздило же ее влюбиться в парня, который был для нее абсолютно недостижим. Теперь-то она понимала, что ее чувство к нему было просто нелепым и смехотворным.