Бывалые рыбаки и охотники распивали спиртные напитки на свой выбор (водку, коньяк, вино) и под жареную рыбу и шашлык травили байки. Наконец, когда очередь дошла до третьего тоста, вспомнили свое боевое прошлое. Мужчины почти все как на подбор были офицерами в запасе, да к тому же ветеранами войн и военных конфликтов: армейский спецназовец, собровец, омоновец, снайпер-инструктор, два пехотинца. По отношению ко всем и каждому в отдельности были актуальны строчки: «Порохом пропахшие, с сединою на висках».
После того как запас спиртного ополовинили, заговорили о женщинах – благо их самих рядом не было и подслушать эти хвастливые заявления о достижениях и победах над слабым полом, а потому опровергнуть оные похвальбы поверженные дамы никак бы не могли.
Я водку не пил – не люблю. Вначале белое сухое вино под запеченную рыбу, затем красное сухое – под шашлык. По левую руку вплотную ко мне сидел молчаливый мужик, как он сам себя назвал – друг детства и школьной юности нашего гостеприимного хозяина.
– Яркин! Для друзей – просто Алекс или Алексей, – назвался сосед по столу и протянул руку для приветствия.
– Полковник Алекс! – пошутил Филонов.
– Уймись! Не можешь без своих адвокатских подколок, – оборвал шутку Яркин. – Полковник – это для конспирации и солидности, в случае хождения по кабинетам высокого начальства. Я – майор запаса.
– Гм-гм… и я был майором…
– Я в курсе…
Рукопожатие оказалось крепким – в буквальном смысле железная лапа! Я оценивающе посмотрел на незнакомца: статный, широкоплечий, большерукий, мосластый, когда-то давным-давно темно-русый, а нынче практически седовласый, стрижка под ежика. После короткого представления Алекс плотно занялся моей персоной, регулярно подливая в стаканы мне и себе красное сухое. Предложил сигариллу.
– Покурим?
– Спасибо, не курю.
– Бросил?
– В жизни не курил! Я старовер!
– Свистишь! – ухмыльнулся Алекс. – Староверы вина не пьют! Но раз не куришь – молодец! А я слаб – никак не могу отделаться от пагубной привычки.
Алекс раскурил сигариллу, блаженствуя, прищурился, чуть прикрыв глаза выцветшими на солнце ресницами, затем, глубоко и нервно затянувшись, принялся выпускать колечки дыма в сторону от стола размеренно, через секундные промежутки. Я невольно задержал взгляд на колоритном и мужественном лице соседа, буквально просящемся на холст художника-портретиста: щеки и лоб испещрял десяток глубоких морщин, три небольших шрама (на подбородке, через всю левую щеку и над левой бровью) придавали лицу суровый и угрожающий вид.
«Шрамы украшают мужчину!» – припомнил я старое банальное изречение, которым особо любят бравировать люди, сами пороха не нюхавшие, под пулями не бывавшие и боевых шрамов не имеющие.
– Где тебя так шандарахнуло? Чем?
Алекс внимательно и оценивающе придавил меня тяжелым взглядом выцветших серо-голубых глаз.
– Было дело… приласкало. В восемьдесят четвертом. Минометный обстрел, осколками чуток зацепило… Сантиметром бы пониже – и быть мне без глаза!
– Повезло, – кивнул я в ответ и подвинул стакан для добавки. – Могло быть и того хуже – могло и в висок прилететь.
Алекс подлил, чокнулся со мной, чуть приподняв свой стакан, и произнес хрипло:
– За наших… За тех, кто не вернулся…
Я кивнул и хлебнул до дна – мне тоже было за кого выпить. Алекс умолк, собираясь с мыслями, и наконец начал разговор по делу, предварительно хорошенько пригубив гранатового цвета чилийского вина.
– Дружище! Никита отрекомендовал тебя как надежного и бывалого. Ты где в Афгане воевал?
– В сто восьмидесятом полку.
– Это где территориально?
– Сто восьмая дивизия. Кабул, Баграм, Чарикар и прочие злополучные места… Зона ответственности – весь Центральный и Восточный Афганистан, но мы и вплоть до Фай-забада и Алихейля ходили.
– А в какие годы?
– С июля восемьдесят пятого по июль восемьдесят седьмого. В рейдовом батальоне. А что?
– Ага! Значит, после меня был. Я с восемьдесят третьего по восемьдесят пятый воевал. Спрашиваешь, что за дело… Да так, ничего особенного… Чуть позже расскажу.
Этот легкий допрос, как бы невзначай, меня начинал слегка утомлять. Проверяет, не вру ли про войну? Зачем? Что ж, проверим и его.
– А ты сам-то в каком полку служил?
– В шинданской дивизии, в районе Герата. Обучал и руководил отрядом снайперов… Я мастер спорта по пулевой стрельбе. В Афган сразу после ВИФКа[1] загремел.
– А-а-а… – понимающе протянул я. – Мало чего хорошего было в вашем Герате: засады, стычки и обстрелы.
– Костя, а у тебя ордена и медали за что? Ранения?
– Да нет… Представляешь, даже не зацепило ни разу! Награды – за бои: за результаты, за трофеи.
– Молодец! А чем занят сейчас?
– Ничем примечательным и интересным – охрана. Сижу в офисе на посту, в носу ковыряю да немного пописываю: кропаю повести и рассказики. Пытаюсь…
– Не скромничай! Никита давал читать твои книги. Здорово написано!
Яркин на минуту замолчал, вновь пристально, оценивающе посмотрел мне в глаза, помялся, видно было, он хотел сказать что-то важное, но раздумывал, стоит ли продолжать разговор и посвящать малознакомого собутыльника-собеседника в свои планы. Но в итоге все же решился.
– Понимаешь, Костя, я тут одно предприятие затеял, и мне нужны люди с опытом… Такие, как ты…
– Какие такие?
– Знающие военную жизнь. И умеющие обращаться с оружием. Бойцы! Боевики!
– Если бандитские разборки, то я – пас! Как говорил незабвенный Остап Бендер, я чту Уголовный кодекс.
Яркин весело хмыкнул и пригладил широкой крестьянской ладонью непокорно торчащий ежик коротких упругих волос.
– Это вовсе не то, о чем ты подумал! В Сомали поедешь?
Неожиданно! Прежде я никогда не бывал в Африке, и, в принципе, не особо туда и тянуло, разве что зрела мысль на недельку съездить в Серенгети – понаблюдать за жизнью львиного прайда, поглазеть из кабины «лендровера» на носорогов, жирафов и слонов. Мой племянник несколько лет работал инженером одного из центральных немецких телеканалов в Кении и, болтая по скайпу, приглашал пожить, попутешествовать, но все как-то не срасталось. Кения – это другое дело! А зачем-то поехать в Сомали… А что мне известно про Сомали? Ничего хорошего! Помнились эпизоды теленовостей и из газет о войне сомалийцев с эфиопами в семидесятые – восьмидесятые годы прошлого века, да еще я видел фильм-боевик о гибели группы из американского отряда «Дельта» в Могадишо и отрывочно слышал о бесконечной гражданской войне. Напряг память, что мне известно про Сомали. Почти ничего.
– Да я про твое Сомали с училища толком ничего не слышал!
Тогда Яркин, видя мое недоумение, ухмыльнулся, достал из кармана сложенные вчетверо листки – сразу видно, человек тщательно занимается вопросом, готовится. Я углубился в чтение…
«Как единое суверенное государство существовало по историческим меркам непродолжительный период – 60-е – 90-е годы. После свержения режима Спада Барре в январе 1991 года захватившие власть оппозиционные военно-политические группировки, созданные в свое время по этническому принципу, так и не смогли договориться о формировании общенационального правительства.
Между ними и внутри их обострилась борьба за власть, приведшая к затяжной гражданской войне, разрухе и дезинтеграции страны. В мае 1991 года от Сомали отделились северо-западные провинции, названные независимым государством Сомалиленд, а в августе 1998 года было объявлено о создании автономии Пунтленд в северо-восточных провинциях Сомали. Местные автономные или полуавтономные правительства и администрации образовывались также в центральных и южных провинциях страны.
По данным ООН, на территории Сомали проживает примерно 10 миллионов человек, из которых 1,4 миллиона человек – вынужденно перемещенные лица внутри страны. Число беженцев, проживающих в соседних странах и государствах Западной Европы и США, достигает 700 тысяч человек и продолжает расти с каждым годом. Основные этнические группы сомалийцев – хавие, дарод, дир, исак и раханвейн…»