Директор замолчал, провел рукой по подбородку. Его взгляд был направлен мимо военкома. Казалось, что сейчас не только его мысли, но и он сам находится не здесь, в мирном школьном кабинете, а где–то далеко за этими стенами, в боевом прошлом бывшего партизана.
— Группой командовал молоденький лейтенант, с ним было шестеро солдат. Задание они имели одно — к моменту выхода наших войск к дороге парализовать узел заграждения и не дать фашистам задержать бросок наших танков к Минску. А места узла заграждения, расположения основных его зарядов, план скрытых подходов к ним должны были предоставить группе мы, разведка нашего отряда. Должны, но не смогли этого сделать.
Я сразу ввел лейтенанта в курс дела, объяснил без прикрас наше положение. Но что ему было до моих объяснений? Он имел приказ, который обязан был выполнить независимо от сложившихся обстоятельств. Помочь ему я не мог уже ничем. Отряд был почти окружен, немцы старались загнать нас поглубже в болота и там уничтожить. Нашу маневренность сковывали раненые, семьи, беженцы, обоз. Словом, положение складывалось весьма незавидное. И не только для нашего отряда, но и для всей бригады. Поэтому штаб приказал мне оказать лейтенанту посильную помощь и заняться выполнением своих прямых обязанностей по выводу отряда из кольца окружения. Я так и поступил. Что произошло с лейтенантом и его группой дальше, мне не известно. А об узле заграждения могу сказать следующее. Я, конечно, допускал возможность его создания, но каких–либо конкретных данных об этом не имел. Могу даже признаться, что только сейчас, после вашего сообщения о взрыве на шоссе у дамб, я окончательно поверил в реальность его существования.
— Каковы были планы лейтенанта, куда он ушел? — быстро спросил военком, когда директор замолчал.
— Не помню, — виновато развел тот руками. — Положение в отряде в ту пору сложилось тяжелое, своих дел невпроворот. Так что было не до любопытства. Припоминаю, что лейтенант разговаривал с одним из моих раненых партизан, которые ходили в разведку на дамбы, а потом попросил у меня проводника, хорошо знающего окрестные болота. Такого человека я ему дал.
— Кто он? Жив сейчас или нет?
— Кто знает. Наверное, нет. Потому что был он из местных и, останься в живых, обязательно хоть раз наведался бы после войны сюда. В отряде его звали Студентом. До войны он учился в консерватории, а в наши края, в свое родное село, приехал на каникулы. У него было что–то с легкими, он вечно кашлял, и мы держали его при штабе. Тем более что он неплохо говорил по–немецки и вел у нас все допросы. Вот его–то я и дал лейтенанту в проводники.
— О группе лейтенанта больше ничего не слышали?
— Ничего. Правда, был один случай. Наши части сразу ушли на запад за немцами, а меня назначили комендантом района. Милиции еще не было, и мои хлопцы сами добивали в лесах немцев, полицаев, прочую нечисть. И однажды ко мне доставили неизвестного. Он был ранен, без сознания, а одет так, что его можно было принять за кого угодно: за нашего и за немца, за полицая и власовца. И кто–то из моих хлопцев сказал, что раненый похож на одного из тех солдат, что были с лейтенантом. Лично у меня такой уверенности не имелось, и поэтому, отправив его в госпиталь, я на всякий случай сообщил о нем в «Смерш».
— Как могли бы вы объяснить факт, что узел заграждения, созданный немцами четыре десятка лет назад, оставался невредимым до наших дней? Что помешало фашистам воспользоваться им?
Директор неопределенно пожал плечами.
— Не имею представления. Война есть война, и на ней могут случаться самые неожиданные вещи.
— И последний вопрос. Не могли бы вы помочь нам установить фамилии участников заброшенной в ваш отряд армейской разведгруппы?
— Помогу с удовольствием. Сразу после войны я писал что–то вроде воспоминаний для нашей областной газеты. Напечатать не напечатал, но черновики сохранил до сих пор. Фамилий тех солдат и лейтенанта я, естественно, не знаю, но, располагая данными о времени и цели их заброски, вы по своим каналам можете их установить.
Машина легко и бесшумно неслась по автостраде. Шофер был опытен, так что скорость почти не ощущалась. Откинувшись на спинку сиденья и полузакрыв глаза, генерал целиком ушел в свои мысли. Еще вчера вечером у нею были совершенно другие планы…
Служебный телефон зазвонил поздно ночью, но генерал настолько привык к подобным звонкам, что нисколько этому не удивился. Голос, прозвучавший в трубке, был ему незнаком.
— Здравия желаю, товарищ генерал–лейтенант…
И дальше последовал разговор, порядком удививший даже его, человека военного, издавна привыкшего ко всяким случайностям. Неизвестный ему полковник из штаба округа на западе нашей страны сообщал, что у них обнаружен немецкий узел минных заграждений времен войны и сейчас идет его разминирование. Но работа усложняется тем, что саперам неизвестны ни план узла, ни система его подрыва. Не обнаружен также и пункт управления узлом. И поскольку это тот самый узел заграждения, который в 1944 году должен был вывести из строя он, теперь генерал, а тогда лейтенант, руководство области и командование округа просят его прибыть к месту разминирования для ускорения работ. Передавая просьбу, полковник подчеркнул, что если сорок лет назад руководимой им группе удалось парализовать этот узел, то и сейчас его знания помогут в разминировании.
У генерала, привыкшего ценить каждую минуту своего времени, уже вертелся на языке отказ. Действительно, чем он мог помочь в разминировании, если и в глаза не видел узла заграждений, о котором говорил полковник? Более того, он не знал даже приблизительного места его расположения и не обладал какими–либо конкретными данными о нем. Так что вся информация, которой он располагал по интересующему полковника вопросу, могла быть сообщена им сейчас по телефону. Однако последние слова собеседника заставили его изменить решение.
— Товарищ генерал, мы потревожили не только вас. Нами приглашен еще один участник вашей тогдашней группы.
Генерал почувствовал, как сразу пересохло во рту и гулко застучало сердце.
— Кто именно? — спросил он.
— Лейтенант запаса Вовк, — спокойно прозвучал ответ.
— Вовк? Неужели… — голос генерала осекся.
— Так точно, товарищ генерал, ваш бывший старшина жив. И завтра прибудет в район разминирования.
— Хорошо, ждите и меня.
Опустив трубку на рычаг, он еще некоторое время стоял у аппарата. Вовк, старшина Вовк, так ты, оказывается, жив? Тот, которого он знал всего неделю, но который остался в памяти на всю жизнь…
Он принимал свой первый в жизни взвод утром. Ярко светило солнце, тихо шумел в кронах деревьев ветерок. Пахло свежей травой, от бегущего рядом ручья несло прохладой. Настроение было прекрасным, внутри все пело, улыбка сама просилась на лицо. В новеньком офицерском обмундировании, с туго перетянутой ремнем талией, в ярко начищенных сапогах он медленно шагал вдоль строя своих первых подчиненных. На фронт он пошел добровольцем, за плечами было полгода боев в полковой разведке, ранение, курсы лейтенантов. И вот он уже офицер и принимает свой первый взвод, причем не какой–нибудь пехотный, а взвод десантников–разведчиков.
Солдаты были как на подбор: молодые, крепкие, не раз побывавшие в боях, о чем свидетельствовали их многочисленные награды и нашивки за ранения. У него на груди тоже орден Красной Звезды и золотистая нашивка–полоска за ранение, так что в этом отношении все было в порядке. Но чем ближе подходил он к правому флангу, тем медленнее становились его шаги, все больше тускнела залитая солнцем поляна, где был построен взвод. Наверное, потому, что крайним справа стоял его предшественник старшина Вовк.
Лейтенант прибыл в батальон немногим больше суток назад, но был уже порядком наслышан о своем предшественнике. Сам комбат аттестовал его как нельзя лучше, а адъютант батальона прямо заявил, что будь у старшины на погонах не лычки, а хотя бы одна офицерская звездочка, его и заменять не надо было бы. Уже тогда лейтенант решил, что именно от того, как сложатся их отношения со старшиной, будут во многом зависеть его командирское становление и психологический климат в коллективе.