Многое в образе Берии нам и сегодня приходится додумывать по аналогии с теми, кто жил в одно с ним время и занимал примерно то же положение в социально-политической структуре общества. И вместе с тем мне бы хотелось, чтобы эта книга была не просто биографией Берии, попыткой без гнева и пристрастия разобраться в судьбе этого печально знаменитого человека, но и рассказом о жизни нашей страны на протяжении тех трех с лишним десятилетий, когда Лаврентий Павлович играл в ней активную политическую роль. Безусловно, Берия не самый симпатичный персонаж отечественной и мировой истории. Но и несимпатичные имеют право на объективную биографию вместо хлестких памфлетов, которые появлялись до сих пор. Мне хотелось разгадать тайну души «лубянского маршала», попытаться понять, что он думал, когда расстреливал невинных, когда творил самое разрушительное оружие XX века, испытывал ли он угрызения совести, жалел ли свои жертвы, радовался ли, когда на его долю выпадало выпускать из тюрьмы невиновных. Я пытался понять, какую цель в жизни преследовал Лаврентий Берия, менялась ли она на протяжении его не слишком длинного 54-летнего жизненного пути. И рассказать как о злодействах, так и о добрых делах моего героя, не замалчивая ни преступления, ни победы. А уж читателю решать, какие дела Лаврентия Павловича перевесят на весах истории.
Хочу принести благодарность моим друзьям Андрею Мартынову, Николаю Руденскому и Владимиру Сорокину, предоставивших ряд весьма ценных материалов и идей для этой книги.
Еще не политик
29 (а по старому стилю — 17) марта 1899 года в горном селении Мерхеули в Абхазии, недалеко от Сухуми, в семье Павле Берии и Марты Джакели родился сын Лаврентий. Хотя и находилось село в Абхазии, но жили там одни мингрелы. Теперь, после грузино-абхазской войны 1990-х годов, уже не живут. Может, только партизаны из грузинского «Белого легиона» наведываются.
Как свидетельствует сын Лаврентия Серго, «своего деда по отцу Павле я помню смутно. Остались в памяти черная дедова бурка, башлык да еще рассказы о нем самом, человеке чрезвычайно трудолюбивом и деятельном». Родители Лаврентия были мингрелами — это особая этническая группа грузин, к которой собственно грузины относятся свысока. Павле был бедным крестьянином, а Марта — из обедневших дворян. Она даже приходилась дальней родственницей князьям Дадиани, прежним феодальным властителям Мингрелии. Однако род Джакели давно разорился, и Марта была столь же бедна, как и ее муж. Павле крестьянствовал, но так и не выбился из нужды. Марта подрабатывала шитьем — и это постепенно стало главным источником дохода семьи. Внуку Серго Марта потом рассказывала, что покорил ее, рано овдовевшую, Павле храбростью и красотой. К дочери и сыну от первого брака вскоре прибавилось трое детей. Но судьба всех трех сложилась несчастливо. Старший сын в два года умер от оспы. Дочь Анна после перенесенной болезни навсегда осталась глухонемой. Все надежды родители связывали со вторым сыном, Лаврентием. Чтобы дать ему образование, отец даже продал половину своего дома. Будущего шефа НКВД определили в Сухумское реальное училище. В 15 лет Лаврентий окончил его с отличием. Чтобы он смог поступить в Бакинское механико-строительное техническое училище, отцу пришлось продать вторую половину дома и переселиться в убогую хибару.
Детство юному Берии выпало, прямо скажем, незавидное. Хотя, наверное, скудость доступных забав, развлечений и гостинцев скрашивалась для него искренней родительской любовью. Но вот каким именно был Лаврентий в детстве, мы ничего не знаем. Был ли он драчуном, заводилой, атаманом ребячьей ватаги? Или, наоборот, будущий шеф НКВД был тихим мальчиком, предпочитавшим книги веселым забавам с друзьями и нередко становившимся жертвами местных задир? Каждый волен додумывать на сей счет все, что угодно. Хотя, как мы увидим дальше, к книгам, по крайней мере в зрелые годы, Лаврентий Павлович особой склонности не питал. Так что, по всей вероятности, предпочитал шумные игры со сверстниками. А учитывая горячий темперамент, сильную волю и проявившееся позднее умение подбирать себе толковых помощников, надо думать, что уже в детстве Берия умел сколотить вокруг себя компанию друзей, беспрекословно ему подчинявшихся.
Также нет никакой информации о взаимоотношениях Лаврентия с родителями. Бил ли его Павле или же, напротив, следил, чтобы с головы сына ни один волос не упал? Сохранилось немало свидетельств, что позднее, находясь во главе карательного ведомства, Лаврентий Павлович если и не собственноручно бил, то заставлял в своем присутствии своих подчиненных бить подследственных, выколачивая из них признания, будь то прославленный маршал Василий Блюхер или молодой дипломат Евгений Гнедин — сын известного как посредника между большевиками и германскими властями социал-демократа Александра Парвуса (Гельфанда). Соблазнительно было бы объяснить эксцессы такого рода садистскими наклонностями, развившимися под влиянием побоев в семье. Но нет, раз Павле ради образования сына готов был пожертвовать самым дорогим, что было у бедного грузинского крестьянина, — домом, как-то не верится, что он при этом избивал Лаврентия и вообще мог поднять на сына руку. Хотя юный Берия, вполне возможно, и давал поводы для отцовского гнева.
Евгений Гнедин вспоминал в заявлении в Президиум ЦК КПСС от 16 июля 1953 года, адресованном лично Маленкову: «В ночь на 11 мая 1939 года, занимая должность Заведующего Отделом Печати НКИД, я был арестован и доставлен в кабинет Кобулова — ближайшего сотрудника Берия. Я решительно отверг заявление Кобулова, что являюсь шпионом, и утром 11 мая был препровожден для пыток в кабинет Берии. Для того чтобы высказываемое мною обвинение не было голословным, я вынужден изложить некоторые подробности.
Меня посадили на стул против Берия, а по бокам поместились Кобулов и неизвестный мне работник Следственной Части. Кобулов доложил Берия, что я на ночном допросе «вел себя дерзко», и как только я, прервав Кобулова, заявил, что настаиваю на своей абсолютной невиновности, Кобулов с подручным, по сигналу Берия, стали с обеих сторон обрабатывать мою голову, как боксер — тренировочный мяч.
Затем меня, оглушенного, по команде того же Берия всесторонне обработали резиновыми дубинками. На вопросы Берия я повторял, что никаких преступлений не совершал.
После этого начальник тюрьмы Миронов привел меня в холодный карцер, где меня без одежды продержали некоторый срок и вновь доставили в кабинет Берии. И снова Берия лично руководил избиениями, и снова на свои вопросы услышал от меня заявление о моей невиновности.
Затем меня подвергали избиениям в помещении Следственной Части больше суток (или несколько суток). В тех условиях я лишился возможности отличать смену дня и ночи.
Доведя меня до такого состояния, когда Кобулов совершенно всерьез заинтересовался, не страдаю ли я падучей (я ответил отрицательно, что и соответствует действительности), меня в третий раз привели в кабинет Берии. Он, конечно, был осведомлен о моем состоянии и, зная, что мне уже известно как содержание лживых показаний, которые пытались у меня исторгнуть, так и то, кого ему желательно оговорить, потребовал, чтобы я «признался».
Я сказал: «Я обязан говорить только правду: я ни в чем не виновен». На это Берия ответил: «Подобной философией вы только ухудшаете свое положение».
Ясно, что Берия не мог не убедиться в том, что в моем лице имеет дело с честным человеком, так как показаний от меня не получил, а предъявленные мне голословные и дикие посторонние показания были, несомненно, добыты либо с ведома и по приказу Берия, либо им самим в результате пыток и незаконных методов следствия».
Впрочем, нельзя исключить, что на самом деле Павле Берия был не столь беден, как это представляет его внук Серго. Кулаком или дворянином он вряд ли был, поскольку столь компрометирующий факт не упустили бы использовать против него в 1953 году, а в официальном сообщении о деле Берии о неподходящем социальном происхождении поверженного «лубянского маршала» не говорилось ни слова (или за полгода следствия не успели докопаться до корней?). А вот крепким середняком Павле, возможно, и был. Тогда для того, чтобы дать сыну образование, дом, наверное, продавать все же не пришлось.