– Первоход?
Он картавил, и его «р» звучало как украинское «гэ». Но никто и не думал смеяться над этим дефектом.
– То есть? – дрожащим голосом спросил паренек и лихорадочно поправил сползшие на кончик носа очки.
– Первый раз к нам заехал? – глумливо усмехнулся амбал.
– Заехал?! Я не заехал, я зашел...
Хохот, улюлюканье – так уголовный молодняк отреагировал на дремучесть новичка. Даже Станислав презрительно усмехнулся. Он-то уже знал, что в камеру не заходят, а заезжают, и сидят здесь «пассажиры». Но в принципе он еще очень мало знал, поэтому не стоило расслабляться.
– А зачем зашел? Кто тебя звал? – спросил развеселившийся амбал. – Не видишь, тесно у нас... Иди постучись в дверь, скажи вертуху, что мест свободных больше нет, пусть обратно домой отправляет...
– Он не отпустит. – Очкарик улыбнулся робко и жалко, но в голосе звучала уверенность.
– Не отпустит, – подтвердил амбал. – Правильно говоришь. Зовут тебя как?
– Вячеслав Семенович... Э-э, можно просто Славик...
Приблатненная молодежь снова схватилась за животики. Посмеялись и блатные.
– А кем ты на воле был, Вячеслав Семенович? – сквозь смех спросил смотрящий.
– Музыкант я, на аккордеоне играл.
– А на флейте сможешь? – спросил лопоухий паренек с хитрыми и подлыми глазками.
– Нет, я на духовых не играю, – не уловив подвоха, лихорадочно мотнул головой Славик. – У меня грудь слабая...
Станислав заметил, как с плеча высокого и худого паренька с раскосыми, как у татарина, глазами вроде само по себе соскользнуло полотенце и упало под ноги очкарику. И тот его заметил. Сейчас он возьмет его в руки, чтобы вернуть владельцу. Станислав понял, что именно для этого татарчонок его и уронил. Но Славик не стал поднимать с пола свой приговор. Его затрясло еще больше, дробный стук зубов усилился, но он сделал то, что и должен был сделать. Наступил на полотенце и потоптал его своими негнущимися от страха ногами – сделал вид, что вытер их. И даже поблагодарил татарина.
– Спасибо!
– Ну ты в натуре! – раздосадованно сморщился он и пнул полотенце ногой. – Сейчас на грелке играть будешь! – Пригрозил он и показал на ржавую чугунную батарею парового отопления под самым окном.
– Вместо гармошки! – пояснил он.
– Сыграю, – кивнул Славик.
И снова проявил характер. Не побоялся выдвинуть условие:
– Если ты ее настроишь, я сыграю...
Снова смех, но на этот раз он был обращен к татарину. На Славика же смотрели как на клоуна, своими ужимками снискавшего не славу, но отпущение грехов.
– Правильно Вячеслав Семенович говорит, пусть Равшан настроит грелку, а он сыграет... – смахнув с глаз смешливую слезу, сказал смотрящий.
И его слово оказалось решающим. Славику показали на шконку, которую он должен был делить с двумя такими же доходягами-бедолагами, как и он сам. Но назвали его при этом Вячеславом Семеновичем, и это значило, так обязаны называть его все обитатели камеры. Путь в его имя-отчество вкладывался уменьшительно-насмешливый смысл, но факт оставался фактом – трусливый и чахлый Славик сумел завоевать хоть какое-то, но признание со стороны тюремного сообщества. Станислав был уверен, что его примут не хуже. Не самые злые волки правят здесь бал, а значит, с ними можно договариваться.
– Ты кто такой? – в упор глядя на него, спросил смотрящий.
«Началось».
Станислав ответил не сразу. Для начала с важным видом и чувством собственного достоинства обдумал вопрос.
– Станислав я. Фамилия Казимиров.
Он сказал это таким тоном, как будто ждал, что вся камера вздрогнет от его имени. Но ничего не произошло. Никто даже ухом не повел.
– Лет сколько? – внимательно всматриваясь в него, спросил амбал.
– Много.
– А конкретно?
– Сорок шесть.
– И что?
– Ничего, – немного смутился Станислав. – Сам же спросил...
– А ты что, думаешь, если сорок шесть, значит, самый крутой? – прибавил пару амбал.
Взгляд его принял угрожающий окрас. И тигры на его груди, казалось, вздыбились.
– Я не крутой, – стараясь сохранять самообладание, пожал плечами Казимиров.
– Совсем не крутой? Совсем всмятку?
– Нет, не всмятку... – еще больше смутился он.
– А чего тогда понты колотишь?
– Какие понты?
– Да такие... Воротила! – крикнул амбал.
– Что? – донеслось откуда с третьего яруса.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Видал? – обращаясь к Станиславу, жестко усмехнулся блатной здоровяк. – Ему двадцать три, а мы его полудурком здесь зовем. А двадцать три на два умножить, сколько будет, а?
Он ответил. Но мысленно. Самому себе. Двадцать три, помноженное на два, равно сорока шести – то есть его возраст. И если какой-то там Воротила полудурок, значит, Станислав – полный придурок. Иначе как оскорблением этот скрытый вывод не назовешь. Но что делать? Станислав остро осознавал свою беспомощность. С амбалом он еще может сладить – в молодости мастером спорта по борьбе был, сейчас усилено штангой занимается, чтобы в форме себя держать. Но спина-то у него не бронированная, а сзади во время атаки его запросто могут пырнуть ножом. Тот же приблатненный Равшан это сделает, чтобы отыграться за досадный промах со Славиком.
– Так кто ты после этого? – спросил амбал.
Станислав понял, что ничего не сможет с ним поделать. Но все же ярость пересилила страх, и он угрожающе дернулся в его сторону. И так это у него эффектно вышло, что амбал невольно вздрогнул. Оттого еще больше разозлился.
– Можешь не отвечать, если не хочешь, – настороженно и с вопросом глянув на Станислава, сказал смотрящий. – Твое право... А нервничать не надо. Нервы беречь надо. Здесь не санаторий, нервы не подлечишь... Ты нам скажи, мужик, как ты к братве относишься?
Уже одно то, что Станислава обезличенно назвали мужиком, определяло его статус. Не быть ему блатным, не примет его братва в свой круг. И если он может к ней относиться, то лишь материально – дать денег на общак камеры, о существовании которого узнал еще на «сборке», где провел целые сутки.
– Я не жлоб, и если надо...
Немного поколебавшись, Станислав вытащил из тайника в джинсах свернутую в трубочку тысячерублевую купюру. Протянул ее смотрящему, но тот почему-то не спешил ее брать.
– Гляди-ка, а ты мастак! Пронес лавэ! – Зато похвалил, но непонятно как – то ли всерьез, то ли с подвохом.
– Да умные люди подсказали, как сделать, – стараясь не размазать по лицу оставшийся на нем налет уверенности в себе, сказал Станислав.
– Хорошо, деньги нам нужны, – вроде бы с благодушным видом кивнул смотрящий, но протянутая ему купюра так и осталась висеть в воздухе.
– Так возьми!
– Да ты не торопись, это мы всегда успеем. Ты мне скажи, мужик, лекарства у тебя есть?
– Были, – кивнул Станислав. – На таможне все отобрали.
Перед тем как отправить его этапом в следственный изолятор, следователь разрешил ему свидание с родными. Сыновья были, Витта, два ее сына и дочка, принесли ему сумку, битком набитую продуктами и нужными в тюрьме вещами. Но при обыске в изоляторе почти все забрали. Батон колбасы и брусок сала покромсали тесаком, из хлеба и пирожков сделали крошево, сигареты поломали... Лекарства отобрали целиком.
– А что за лекарства у тебя были? – нехорошо сощурился смотрящий. – Ты что, больной?
– Нет, нормально все со здоровьем, – забеспокоился Станислав. – И лекарства обычные, так от простуды, ну, на всякий случай...
– От простуды?! От простуды – хорошо... Эфедрин от простуды хорошо помогает.
– Не знаю...
Зато он хорошо знал, что эфедрин – наркотик, и наконец-то понял, зачем смотрящий интересуется лекарствами. Наверняка, подзарядиться хочет.
– Зато я знаю. Про «Колдрекс» от простуды слышал?
– Ну, слышал.
– Так вот, там эфедрин есть, какая-то синтетическая форма... Еще аспирин есть. Аспирин «УПСА». Пробовал «УПСА»?
– Да, пробовал, – не разглядев подвоха, кивнул Станислав.