Ещё живой майор почти поймал цыганёнка за глотку, успел вымазать её кровью покойного Кныша. Большего не случилось…
— Пусть, — прошептал Рысаков, оседая перед убийцей на колени, — пусть…
Слово застряло в его угасающем сознании, он повторил его ещё раз, уже совсем нездешним голосом:
— Пусть…
— Товарищи, — прошептал бывший кадровый партработник Житов, обводя зэков перепуганным взглядом. — Что ж это происходит?
Ему никто не ответил. Вершок наклонился, пытаясь выдернуть оставленную под сердцем майора финку, и тогда Евлогий толчком отбросил его от умирающего.
— Сгинь, паршивец!
— И то верно! — поддержал Евлогия бородатый мужик из семейских староверов. — Тебе, нехристю, уши надрать надо али сжечь. Чо ж мы смотрим-то, мужики?!
Очнувшиеся от внезапных потрясений зэки загудели, начали подниматься, и воры уже стояли жидкой цепочкой, обнажив ножи, зная — их сомнут, если все так покатится дальше. Один Фаэтон, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. Но потом и он сказал:
— Зря убил майора, сынок. Майор кончал Кныша…
— Кончал вора, Фаэтон! — поправил его Мотылёк.
— Ты глупее, чем я думал, — сокрушённо развёл руками Фаэтон. — Их побег вложил Петюнчик…
— Чо буровишь?! Из ума выжил! Он — вор. Я с ним из одной чашки кушал.
— Лучше бы ты съел эту пропастину! — не на шутку рассердился Фаэтон. — Придётся все объяснить сходке. А ты, мора, ответишь перед мужиками сам.
И уже никто не рискнул с ним спорить. Евлогий поднял с пола верёвку, ту самую, что подарил для побега застенчивый Блоха, шагнул к ощетинившемуся было цыганёнку. Так они стояли совсем недолго. Когда к Евлогию подошёл бледный Китов, Вершок опустил руки.
— Вешать будете? — чуть слышно спросил он.
— Так уж убьём, конечно! — подтвердил Житов.
— Не надо душить, Евлогий. Не надо. Вор… вор должен от ножа умереть.
— Законы знаешь, а совести нет. Подлючая порода!
Но тем не менее внял: наклонился ещё раз, выдернул из затихшего майора финку.
Вершок перекрестился. Дрожащие губы его сомкнулись, спрятав золотой зуб. Он стоял, понурясь, опустив в пол глаза.
— Евлогий, — позвал нечаянного убийцу мягкий голос Вадима. — Эта смерть никому не нужна.
Сибиряк искоса взглянул на парня, вытер о засаленную рубаху цыганёнка лезвие ножа.
— Он получит своё. За хорошего человека.
Вадим поймал руку Евлогия уже на взмахе. Остановил, хотя было видно — это стоило ему большого труда.
— Ты за кого мазу держишь, гондон штопаный?! — ошалело прошипел нечаянный убийца. — Он же…
— Эта смерть лишняя, — перебил его, ничуть не испугавшись свирепой рожи, Вадим. — Понимаешь — лишняя. Она уже никого не спасёт…
— Да чо ты дрочишься, Евлогий, ширяй и этого козла! — крикнул охочий до кровавых зрелищ педераст по кличке Пакентошенный.
— Дырявые на разбирушках помалкивают, — глухо урезонил педераста мрачный Лимон. — Вам только волю дай…
Евлогий оттолкнул Вадима, и тот откинулся на плотную стену окруживших их зэков. Затем он выкинул номер, который никто не успел разгадать: вскинул вверх руки, раскрылся для удара. Перед испуганной позой нечаянный убийца опешил. Короткого замешательства хватило Вадиму для того, чтобы нанести от виска чёткий и хлёсткий кросс, после которого Евлогий доской опрокинулся на заплёванный пол. Носком сапога отбросил в сторону нож, но когда за ним наклонился шустрый цыганёнок, прижал наборную рукоятку подошвой.
— Пошёл отсюда, гнида!
Поднял нож, сунул за голенище и ещё раз с презрением посмотрел на Вершка.
— Строгий фраер, — покачал головой Блоха. — С таким лучше со спины базарить. Как он его треснул, легавый буду!
— Поинтересуйся за баклана, — Фаэтон сделал жест рукой, приглашающий Блоху сесть напротив. — Може, спецом сюда кинули.