“…вот вам портал дома моего, словно бы в насмешку говорил я незримым врагам, предвидя, как они все задыхаются в этом предбаннике-лабиринте; а на самом-то деле то была всего лишь тонкостенная игрушка, которая не могла устоять под натиском серьезного или отчаянно сражающегося за свою жизнь противника” (с) Ф. Кафка “Лабиринт” .
Его привезли утром. В районе десяти. Я видел, как одна из медсестер медленно вела его по коридору к палате. В свободной руке у нее была тощая спортивная сумка.
На плечи моего нового пациента была накинута легкая черная куртка из какого-то мягкого материала. Он буквально вцепился в руку сопровождающей медсестры, и было видно, что ей приходится почти нести его. И хотя выглядел он очень худым, что, впрочем, не удивляло, я направился к ним, чтобы помочь.
– Павел Андреевич, – первой на мое появление отреагировала медсестра. – Доброе утро.
– Доброе, – я кивнул.
– Здравствуйте, – чуть повернувшись, прошелестел пациент.
В груди неприятно екнуло: на меня равнодушно смотрел парень лет девятнадцати-двадцати. Ввалившиеся щеки, черные синяки под покрасневшими тусклыми глазами. Потрескавшиеся губы. И растрепанные белые, кажется, крашеные волосы.
Такие молодые пациенты появлялись здесь редко. Обычно постояльцами хосписов бывают старики, за которыми некому приглядеть.
Да и вообще, наблюдать за смертью молодых тяжело даже тем, кто видит смерть часто. К такому не привыкнуть.
– Я помогу, – я подхватил парня под другую руку. – Нормально?
– Спасибо, – тот едва заметно кивнул.
Все его движения были медленными, заторможенными. И давались с очевидным трудом. Ничего необычного для последней стадии…
Что у него?
Кажется, вчера я… Да, точно. Лейкоз, четвертая стадия. Острый. Весьма неутешительная картина. Прогноз – две-три недели. Может, меньше. Даже, скорее всего – меньше. Странно, что он мог идти.
Что я тогда не посмотрел – год рождения.
Хотя с другой стороны я был занят тем, что выбивал дополнительную партию обезболивающих и других жизненно необходимых для хосписа препаратов.
Хорошо, что неделю назад волонтеры привезли несколько коробок подгузников, вату, салфетки и еще по мелочи для гигиены. Иначе пришлось бы туго. Порой доходило до того, что персоналу лично приходилось скидываться на все эти предметы.
Размышления мои прервал голос медсестры:
– Ничего-ничего, – успокаивающе говорила она. – Не волнуйся. Придем сейчас, я дам платки. Умоешься потом.
Я повернулся. Из носа у парня шла кровь, заливая губы и подбородок.
– Ну-ка, – я остановился, залез свободной рукой в карман халата и достал упаковку салфеток. Вынул одну и прижал к носу пациента. Отпустил его руку и велел: – Держи сам, – и, дождавшись, пока он заменит мою руку своей, обхватил его за талию, поддерживая.
Дальше все обошлось без приключений. Мы спокойно дошли до палаты – одной из трех одноместных.
– Я думала его в пятую, – Марина посмотрела на меня с удивлением. – Эта же для…
– Ничего, – прервал я ее. – Здесь тоже будет хорошо.
Не хотелось помещать парня к двум старикам, один из которых был почти совершенно невыносим.
Раздели мы его в две пары рук быстро. Марина занималась кроссовками и джинсами, а я курткой и толстовкой.
– Холодно, – парень поежился и обхватил себя худыми руками. Кожа у него была вся в синяках и небольших красных точках.
– Давай под одеяло, – я помог ему залезть в койку и укрыл. – Марин, – я обернулся к медсестре, которая складывала вещи, – градусник принеси.
– Сейчас, – она кивнула и вышла.
А я присел на край кровати и поинтересовался:
– Как самочувствие?
– Не знаю, – парень прикрыл глаза. Под носом у него осталась не до конца стертая кровь. – Живот болит. Суставы. Тошнит.
– Чуть запрокинь голову, – попросил я.
Он молча послушался, а я аккуратно ощупал лимфоузлы. Они были увеличены. Ожидаемо.
– Если сильно болит, можем поставить капельницу, – я осторожно коснулся его плеча, прикрытого одеялом.
– Нет, – неожиданно резко отреагировал парень. И уже тише добавил: – Не надо. Спасибо.
Из тех, кто ни при каких условиях не принимает обезболивающее?
– Хочу нормально соображать, – он словно прочитал мои мысли.
– Мы так и не познакомились, – я протянул руку.
– Ваше имя я слышал, – парень неуверенно подал мне горячую ладонь.
– А твое как? – я действительно не помнил.
– Серафим, – его пальцы в моей ладони чуть подрагивали. – Можно Сим.
– Есть какие-то пожелания? – поинтересовался я.
– Насчет? – Сим вяло глянул на меня, опуская руку на одеяло.
– Любые, – мне почему-то хотелось сделать хоть что-то, хотя я отчетливо осознавал, что парню не помочь.
– Ну, типа… – он погладил пальцами складку на одеяле. – Круто, если здесь есть, что почитать.
Библиотеки у нас не было.
– Принесу тебе завтра, – пообещал я. – Что именно хочешь?
– Кафку, – озвучил Сим. – Я не читал «Лабиринт». Будет обидно, если… – он дернул плечом и замолчал.
– Не проблема, – улыбаться с ним было сложно.
Разговор прервала вернувшаяся с градусником Марина. А у меня зазвонил телефон. Так что я попрощался и пошел улаживать дела с «Фентанилом».
***
Книгу мне пришлось купить. Причем сделать это удалось только спустя три дня – за это время умерло два человека, приехала комиссия из министерства и привезли троих новых пациентов.
Но к Симу я заходил каждый день. Помимо, разумеется, обхода.
В процессе этих недолгих бесед я узнал, что он успел поступить в университет и даже отучиться семестр. Что из семьи у него только отец, имеющий серьезные проблемы с алкоголем. С ним Сим не общался уже пару лет.
И еще одно.
Разговор у нас тогда зашел о личной жизни. И Сим вдруг сказал, что гей. Вернее, как он выразился, «голубой».
Сказал это с каким-то непонятным злым вызовом. А потом невесело добавил, что жалеет. И на мой вопрос «почему» промолчал.
Откровение меня не удивило. Я слышал много разного. Умирающие часто делятся очень личными вещами. Но здесь…
Здесь был момент, о котором, я знал, думать нельзя. Хотя получалось это откровенно плохо.
А Симу становилось заметно хуже. Закономерно хуже. Но быстрее, чем я предполагал. Хотя в таких случаях это уже не должно быть важно.
Для меня – было.
***
На обложке купленной мной книги был изображен искаженный циферблат. Всю иронию этого я понял только тогда, когда подходил к палате.
У двери меня нагнала Марина.
– Павел Андреевич, – она тяжело оперлась рукой о стену. – Как раз вас хотела найти. По поводу Цветкова.
Я машинально оглянулся на белую дверь палаты и кивнул.
– Слушаю.
– Мальчик от обезболивающего отказался, – Марина смотрелась обеспокоенной. – Вы знаете?
– Он мне сказал, – я кивнул.
– Он от боли плачет, – резко бросила медсестра. – На вашем месте, я бы…
– Это личный выбор, Марин, – я повертел в руках книгу. – Я могу только поговорить. Но заставлять – сама понимаешь.
– Да понимаю я, – она вздохнула. – Простите. Пойду на обход. Я в ночную сегодня.
– Ага, – я кивнул и толкнул, наконец, дверь.
Серафим лежал ко мне спиной – лицом к окну. Сквозь опущенные жалюзи пробивался свет фонаря, освещавшего парковку перед зданием. Тускло горела настольная лампа.
Я обошел кровать, заглянул парню в лицо, чтобы проверить, спит он или нет.
Темные ресницы дрогнули, Сим приоткрыл покрасневшие веки и хрипло прошептал:
– Здравствуйте.
– Не спал? – поинтересовался я на всякий случай.
– Не, – он тяжело сглотнул. – Просто…
– Хорошо, – я присел на край кровати. – Расскажи, как чувствуешь себя сегодня.
– Температура, – Сим медленно моргнул. – Кровь еще из горла шла. Живот болит. И… Простите.
Говорить ему явно было тяжело. Он еле разлеплял сухие губы.
– Не напрягайся, – я осторожно коснулся его шеи, ощупал увеличенные лимфоузлы. – Я принес книгу. Могу тебе почитать. Если хочешь.