Я появился в зале в тот момент, когда Юрий поднимал бокал с вином и глядел поверх него на свою спутницу. Не я один пил с утра, и эта мысль стала чем-то вроде анальгина: облегчения не принесла, но общее состояние успокоила.
Я прикурил сигарету от зажигалки суетливого и вездесущего бармена, одетого в рубашку навыпуск и с закатанными рукавами. Снова сосредоточил свое внимание на отражении пары в зеркале.
Она подняла бокал, чуть наклонив его к себе, и янтарная жидкость коснулась ее губ. Она за завтраком составила своему любовнику компанию, не более того: ни есть, ни пить она не хотела. Ей бы для этого подошел более ранний час – когда встает солнце и бабочки пьют росу.
«Зачем я здесь?» – спросил я себя. Сегодня впервые наши взгляды перекрестились, и это было похоже на настоящее прощанье, не так, как прошлой ночью, когда я в одностороннем порядке смотрел на спящую женщину. В своих чувствах я зашел слишком, слишком далеко.
Я расплатился и вышел из бара-ресторана.
Москва
Утопая в глубоком кожаном кресле, я неотрывно смотрел на стройную, с волевым и красивым лицом женщину. В ее облике прежде всего были заметны резко очерченные скулы и серые выразительные глаза. Этакая скандинавская воительница. Одетая в строгий офисный костюм, она просматривала фотографии, перекладывая их из одной стопки в другую: так мы с ней договорились – никаких электронных форматов, снимки только на бумаге, по старинке. От меня не ускользнуло, что подушечки ее пальцев испачканы синими чернилами. Она пользовалась перьевой ручкой, и об этой ее привязанности я прочитал в ее досье, опубликованном на одном из сайтов. У нее за спиной висит портрет президента страны. Справа от рабочего стола – российский триколор, рядом – корзина для бумаг, то ли наполовину полная, то ли наполовину пустая.
Ирина Александровна просмотрела все фотографии и словно набросила на себя ходячее выражение «на ней лица нет», но с одним существенным дополнением: лицо у нее порозовело. И с каждой секундой оно все больше наливалось кровью. Если бы она была способна заплакать, из ее глаз хлынули бы кровавые слезы.
Я постарался разобраться в ее чувствах: стыд, жгучая ненависть, жажда тайной, но лютой мести. Именно тайной. Прямолинейность для этой женщины была неприемлема. Она обладала уникальной гибкостью и на ней построила то, что называется принципом существования – а это прежде всего работа. Сейчас она возглавляла префектуру Восточного административного округа столицы, заняв это место после нескольких лет работы в Сенате. С той поры ее часто называли сенаторшей.
Она встала из-за стола и подошла к окну, за которым открывался вид на роскошный газон и цветник. Тронув рукой жалюзи, она глуховатым голосом потребовала «комментариев к этой мерзости», следующим жестом указав на стопку фотографий.
– Вы что, пожимаете плечами?
Я был похож на вампира: она не могла видеть мое отражение в кристально чистом оконном стекле, а спросила потому, что я не вытянулся в струнку и не ответил мгновенно, что сделал бы любой из ее подчиненных. Но я не подчинялся ей, я работал на нее, а значит, мог пожать плечами, зевнуть, почесать задницу, поковырять в зубах, а потом громко цыкнуть зубом.
– Почему вы молчите?
– Вы на взводе, и любой мой неосторожный жест или слово может спровоцировать у вас вспышку бешенства. Вы сорвете на мне злость, а потом снова обернетесь «железной леди». Я при всем желании не смогу решить ваших проблем на личном фронте.
– Но указать на них сможете?
Я отбросил застенчивость.
– Проблемы, связанные с вашей интимной жизнью, у вас начались шесть лет тому назад, когда вы, не разменяв еще пятого десятка, приняли предложение человека, который был моложе вас на шестнадцать лет.
Она хмыкнула и кивнула головой: «Продолжай». Она походила на царицу, а я на дерзкого фаворита.
– Собственно, я кончил.
– Вернемся к вопросу о комментариях к фотографиям.
– Вам нравятся субтитры в порнографической ленте?
– Пожалуйста, – стояла она на своем. – Ваши комментарии к снимкам.
Я почувствовал себя болваном, сказав:
– Ваши опасения подтвердились: ваш муж встречался с этой женщиной… минимум три раза. Извините – я косноязычный. Все подробности этого дела я изложил на бумаге, найдете их в отчете. Он у вас на столе.
– Он очень самоуверенный.
«Этот сукин сын, ваш муж?»
– Да, ему стоило бы быть поосторожней.
– У вас есть мнение на этот счет?
– Да, но я хотел бы оставить его при себе.
– Я думаю, он полный ублюдок и неблагодарная свинья. Наши мнения совпадают?
– Как правило, такие вещи я не комментирую.
– А совет мне можете дать?
– Конечно. Уравняйте ваши шансы.
– Что это значит?
– Сходите на сторону. И поручите мне зафиксировать ваши встречи с любовником на пленку.
– Хотите выведать все секреты нашей семьи?
Я не ответил. Встал, застегнул пуговицу на пиджаке. На мне был все тот же темно-серый костюм, в котором я завтракал в новоградском отеле, и свежая темная рубашка. Я был гладко выбрит и благоухал «нейтральным», но удивительно стойким «Богартом», этим символом мужского превосходства и индивидуальности. Из моей головы еще не выветрились воспоминания о ночной выходке в гостиничном номере, где мне в глаза бросилась подсвеченная со стороны окна плотная портьера-кокон.
– Надеюсь, вы будете немы как рыба.
– Да, – ответил я, удивленно вскинув бровь: она бросалась из крайности в крайность.
– Погодите. Я спрошу прямо: как часто они трахались?
– Не чаще, чем щелкал мой фотоаппарат, – дал я исчерпывающий ответ, кивнув при этом на гору снимков.
Я чувствовал, что любой мой ответ ее очень интересовал, как если бы она получала от каждого физическое удовлетворение. Я без труда представил ее вздымающуюся грудь, еще более раскрасневшееся лицо, затуманенный взгляд, чувственный язык, которым она проводила по пересохшим губам, неспокойные ноги, соприкасающиеся коленями. Я представил ее в наручниках и черном белье; покорность ей была к лицу так же, как агрессивность. Для меня лично это значило, что она была сексуально привлекательна и многообразна. И она знала об этом. В свои сорок пять она выглядела на сорок: стройная, красивая, отвергающая церемонии. Если бы она позвала меня в заднюю комнату, я бы повиновался. Я изначально был зависим от нее. Ей не нужно было ничего согласовывать со мной, а только управлять. Строгая похотливая учительница, черт бы ее побрал!
И я спросил себя: обладая в том числе и притягательной силой, как она смогла упустить своего мужа? Тот сорвался с поводка, но как она намеревалась вернуть его? А может быть, ее истинная цель – месть мужу?
– Погодите, – Ирина Александровна несвойственно для себя замялась. – Эта женщина, его любовница – она действительно так хороша, как на фотографиях?
– У вашего мужа тонкий вкус.
– Убирайся вон, – без натуги в голосе она перешла на «ты». – И постарайся не выезжать за пределы города.
Я не стал спрашивать, за каким чертом я мог ей понадобиться, однако мое ограничение в передвижениях расценил как намек на дальнейшее сотрудничество. И этот факт не мог не обрадовать меня: мне не придется дожидаться клиента в своем кабинете, соседствующем с букмекерской конторой.
Я не собирался покидать город – тем более сегодня. Мои бывшие коллеги устраивали вечеринку, и я был им благодарен за то, что они меня не забывали.
– Эй, – окликнула она меня с порога, – запомни следующее: ты лишь эпизод в моей жизни.
Когда мой телефон в очередной раз ожил коротким сигналом, я узнал точное время – то ли полночь, то ли час ночи. Но ровно секунда в секунду. Мой мобильник был синхронизирован с сервером сотового оператора и подавал сигнал каждый час.
Зачем я активировал эту редкую и для многих бесполезную опцию часов с боем, я толком объяснить не мог. Но она каждый час напоминала мне, что время не стоит на месте, а порой летит – не догонишь. И если воспроизвести эти короткие звуки за последний год и без паузы, то они вытянутся в одну тоскливую ноту. И эту сонату, два с половиной часа протяженностью, с успехом мог сыграть сердечный регистратор в палате умершего больного.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...