Плюнув на все, я начала думать о том, как Валентина будет ставить мне горчичники, когда станет лечить от воспаления легких, которое я непременно подхвачу в этом жутком холодильнике, если еще пять минут полежу в нем без движений. Я уже вся окоченела и была уверена, что кожа моя покрылась инеем и уже готова превратиться в ледяной панцирь. И еще я думала, что десять тысяч долларов — слишком маленькая плата за возможность полежать в этом холодном и темном железном ящике для покойников. Надо будет содрать с этих бандитов еще столько же, если, конечно, меня отсюда когда-нибудь вытащат живой.
Тут скрипнула дверь, послышались быстрые шаги и голоса. Все это начало приближаться к моему остывающему телу.
— Ну-ка, достаньте эту невесту, — раздался незнакомый противный голос.
Щелкнул замок, в глаза ударил яркий свет, я зажмурилась, и меня вытащили вместе с ящиком.
— Красивая стерва, — сказал тот же голос, и я открыла глаза.
Надо мной склонилось круглое лицо с маленькой черной бородкой и усиками и с любопытством разглядывало жабьими глазами. Рядом с ним стоял заведующий, а с другой стороны — чернявый красавец студент, который обещал опоить меня водкой и обкормить шоколадными конфетами. Каков подлец!
— О, уже очухалась! — воскликнул бородатенький. — Замерзла небось? — сочувственно спросил он. Я беспомощно кивнула, и он осклабился:
— Бедняжка. Не надо было совать свой симпатичный носик не в свое дело. Сними с нее пластырь, — приказал он чернявому, и тот послушно содрал с моего рта липучку чуть ли не вместе с челюстью.
Я начала хватать открытым ртом воздух, испепеляя ненавидящим взглядом своих мучителей.
— Скажи мне, девочка, что ты сказала своему коллеге-детективу? — спросил мужик.
— Все! — выкрикнула я. — Отпустите меня, скоты!
— Врешь ты все, родная. Иначе бы он не ушел отсюда так быстро, — мягко улыбнулся бородатый. — А он ведь ушел, не так ли? — Он посмотрел на студента, и тот кивнул:
— Так точно, Лев Моисеевич. Я сам видел, как он садился в троллейбус.
— Вот видишь, дорогая, он уехал, и никто тебе не поможет. Но, однако, я не хочу, чтобы после твоей смерти у меня были неприятности, понимаешь? Если ты хоть намекнула ему о нас, то лучше сама скажи, а то мне придется тебя помучить.
— Это бессмысленно, — заявила я, — мой босс все равно все узнает и выведет вас на чистую воду! Он просто схитрил, сделал вид, что поверил вам, а на самом деле обвел вас вокруг пальца! — Я злорадно оскалилась.
— Тогда придется и его убрать, — печально вздохнув, проговорил Крильман. — Сами виноваты, не нужно было связываться со шпаной.
— Может, не будем того трогать? — несмело предложил заведующий. — По-моему, он лопух лопухом и ни о чем не догадывается.
— Молчать! — рявкнул, мгновенно переменившись, Крильман. — Я тут командую! И так из-за вас, болванов, чуть не попался! Зачем навел ее на остолопов из МГУ?
— Так я ж не знал, что это они взяли, — виновато забормотал старикашка, опуская глаза. — Вы ж не предупредили. И потом, они новенькие, ничего еще не знают…
— Гнать их отсюда поганой метлой! — посинел от злости, как я от холода, Крильман. — Я с вами со всеми здесь разберусь! Дошли уже, докатились, черт возьми — доктор из своей больницы не может труп взять! Где это видано? Я вам что, каждый раз докладывать должен?! А сами не соображаете?!
Студент со стариком сконфузились, как малые дети, и испуганно хлопали глазами, боясь взглянуть на разъяренного Льва. Потом старик все же набрался храбрости и вякнул:
— Надо было вам у меня спросить, Лев Моисеевич. А то вот на урку нарвались. Что у нас, бесхозных трупов мало? Бери какой хочешь, на выбор…
— Заткнись, Замуховский! Мне любой не нужен, мне нужен именно этот, понятно? И я его получил. Все остальное — уже ваши проблемы. Выкручивайтесь как хотите, но жлобы моего имени не упоминали! И тех недоумков из МГУ предупредите. Все. Эту девку оприходуйте как положено, чтобы не болтала много. Заколотите ее в гроб и закопайте вместе с дохлыми бомжами. Только прикончите сначала.
— Не хочется грех на душу брать, — перекрестился старик. — Убивать-то…
— Значит, живьем заройте, — великодушно разрешил Крильман. Старик со студентом облегченно вздохнули.
Теперь у меня и внутри все похолодело от ужаса. Это не было бредом, а происходило на самом деле, и при последних словах изувера-доктора я чуть не облегчила им задачу и сама не умерла от страха. Чтобы в последний раз насладиться жизнью, я открыла рот и издала пронзительный вопль:
— А-а-ау-у-у-я-а-а!!!
Но студент тут же оборвал его, заклеив мне рот свежим куском пластыря. Тогда я стала дергаться, как сумасшедшая, стараясь проесть глазами ненавистных мне людей, но меня быстро затолкали в ящик и закрыли на ключ.
— А у нас там свободные гробы еще остались? — услышала я обеспокоенный голос заведующего.
— Да, парочка еще есть, — ответил студент. — Когда повезем?
— Ближе к вечеру, когда жара спадет… Не беспокойтесь, Лев Моисеевич, все сделаем в лучшем виде. — Смотрите мне…
Опять хлопнула дверь, и опять я осталась одна в темноте и холоде. Теперь я знала, что меня ждет. Но умирать совсем не хотелось, да еще такой страшной смертью. Помочь мне было некому. Никому не придет в голову искать живого человека в морге, среди покойников. Босс меня бросил, урки раньше завтрашнего утра не дернутся, рассчитывая на нас, а значит, придется как-то выкручиваться самой.
Слезы градом катились по моим щекам, я до крови закусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться от боли и отчаяния, и начала дергать руками и ногами, стараясь не задевать стенок ящика и не привлечь тем самым к себе внимания. Надо было мне, дуре, догадаться об этом раньше, когда Родион был здесь, но теперь уже поздно сожалеть об упущенном. Пластырь, которым меня опеленали, был матерчатым, и его не так-то легко было разорвать. Я походила на мумию, что вдруг ожила и начала вырываться из тряпок, в которые ее когда-то завернули. И зачем я устроилась на эту работу? Предупреждала же Валентина, что переломают мне ноги, так оно и вышло, только еще круче. Эх, ее бы сюда, она бы всем здесь показала! Как однажды, когда какой-то черномазый попытался отобрать у нас шмотки на толкучке. Она ему, бедному, так врезала, что тот вылетел за пределы рынка на проезжую часть и его чуть не раздавил автобус. После этого к нам уже никто не подходил, в том числе и покупатели — все опасливо обходили стороной. Мы так ничего и не продали, зато от души повеселились. Хорошо все-таки, когда рядом есть надежная и верная подруга. А когда нет — очень плохо..
Примерно час я без устали крутилась волчком, пытаясь сбросить ненавистные, липкие оковы. Пот струился с меня ручьями, и это доказывало, если верить тому, что мертвые не потеют, что я еще жива. Наконец каким-то чудом, не иначе, мне удалось высвободить левую руку. Тяжело дыша, я расслабилась и стала восстанавливать сердцебиение, чтобы продолжить. Так я пролежала в изнеможении минут пять и уже взялась было сдирать пластырь с другой руки, как в комнату кто-то вошел. Я застыла, боясь вздохнуть и пошевелиться, чтобы все труды мои не пропали даром и меня по новой не запеленали, но кто-то с сопением повозился в другом конце камеры и вышел. У меня отлегло от сердца, и я с удвоенной энергией принялась за работу. К сожалению, этот ящик был предназначен только для лежащих горизонтально покойников, и согнуться в нем было практически невозможно. Руки я освободила, а ноги, мои длинные, к несчастью, ноги никак не хотели сгибаться, и, как я ни корячилась, не могла дотянуться до них и освободить от пластыря. Так я и осталась лежать, распеленатая наполовину, злая, как фурия, и страшно усталая. Не знаю, сколько прошло времени, но только меня вдруг осенило. Я подумала о том, что те, кто конструировал эти шкафы, скорее всего рассчитывали на то, что в них в основном будут лежать покойники. А мертвецам вряд ли придет в голову вскрывать замок изнутри и выбираться наружу. Поскольку я лежала головой к дверце, то просунула к ней руки и стала ощупывать замок. Снаружи он, видимо, закрывался на ключ, а изнутри просто двигался железный язычок, как у форточки. Отодвинув его, я прислушалась. Сердце мое колотилось как паровозные колеса, но, к счастью, кроме него, я больше ничего не услышала. Осторожно открыв дверцу, я схватилась обеими руками за края и начала вылезать, вытаскивая спутанные ноги. Мой ящик был третьим снизу, мне пришлось перевернуться на живот, чтобы не свалиться вниз, и только так я наконец сползла на пол. Не раздумывая ни секунды, быстро содрала пластырь и вскочила на ноги. Злоба так и пылала во мне, подбивая на безрассудный поступок: пойти и переломить хребет старику, но я удержалась. Закрыв ящик и бросив в него остатки пластыря, я подошла к двери и прислушалась. Единственным моим желанием было поскорее выбраться отсюда и никогда больше не возвращаться ни сюда, ни к Родиону. Плевать на деньги и на работу, лишь бы не похоронили заживо вместе с бомжами.