Галка и сама не понимала, откуда берется это дурацкое чувство неправильности. Видимо, с головой у нее было что-то не то. Перемыкало где-то. Весь мир, конечно, театр. Спасибо англицкому драматургу, открыл глаза. Но чтобы еще и людей повсюду делить на профессиональных актеров и на любителей… Это уже тю-тю… Галка вздохнула. Теперь вот и Гриша убивается совсем не так, как она себе напредставляла… Хотя уж он-то…
Рука затекла. Галка переложила телефон в другую руку.
Шарыгин выдыхался. Рыдания становились тише. Фырк-фырк. Сейчас и всплывет истинная причина. Какое там Мироздание! Все намного прозаичней. И прозрачней. Вот раз, два…
— Меня, знаешь, Светка выгнала… — выдавила трубка. И засопела.
Ну вот. Пожалуйста. Далее подразумевается ее реакция. Типа "Аххх!".
Собственно, на улицу Шарыгина изгоняли периодически. Сначала это была Юлечка, полная, волоокая особа с прелестными ямочками на щеках, с прической под Мирей Матье, с мягкими, пухлыми руками. Она выдержала едва полгода, к концу срока отлучая Гришу от себя чуть ли не через день. Разумеется, на этом ее проживание на Шарыгинской жилплощади и завершилось. Затем на горизонте взошла и со скандалом закатилась рыжеволосая Эмма. Или уж, скорее, выкатилась. Похоже, в том же направлении двигалась и Светлана.
Жалко. Галке Светлана нравилась.
В отличие от странноватой, медлительной Юлечки и порывистой истерички Эммы она была обычным, живым человеком. Да и с увлеченными выгрызанием ролей театральными у нее не было ничего общего.
На банкете по поводу открытия сезона Гриша представил их друг другу. Галка получила определение "светоча в царстве тьмы", Светлана оказалась "доброй самаритянкой". Они уселись рядышком и цапнули один и то же бутерброд с двумя кружками сырокопченой колбасы. Под смех бутерброд был разделен пополам, и Галка, вообще-то всегда трудно сходившаяся с людьми, через пять минут вдруг обнаружила, что пичкает соседку своими тайными детскими воспоминаниями (принцы, ах, принцы!), а через десять, что хихикает вместе с ней над заслуженным артистом Хабаровым, гоняющим вилкой по тарелке упрямую, никак не желающую накалываться маслину. Подвижное, многоопытное лицо актера выражало сначала меланхолию и тусклый интерес, но по мере того, как охота затягивалась, оно последовательно транслировало в окружающее пространство азарт, затем досаду, затем раздражение и, наконец, злость.
Куда там Джиму Кэрри! Здесь профессионально работали щеки, губы, нос, брови, глаза, лоб и даже мочки ушей. Русская драматическая школа, что вы хотите.
Маслина испытала все грани Хабаровского таланта, но тем не менее не сдалась. Тогда, отложив вилку, ее попросту схватили рукой. Вперили в нее близоруко прищуренный Хабаровский глаз и продекламировали из "Короля Лира":
— Восстал ты против нашего решенья, чего наш сан и нрав не допускают, — у власти я, по каре ты увидишь!
На "у власти я" и Галка, и Светлана синхронно повалились под стол. Галка, наверное, никогда так в жизни не смеялась. Оттого, что необходимо было соблюсти хоть какие-то приличия и не хохотать под столом в голос, приходилось зажимать рот ладонью. В результате звуки сквозь пальцы рвались не вполне человеческие, а в горле вулканически клокотало.
Светлана, бодая Галкино плечо, всхлипывала вторым номером, и вместе у них получалось что-то из аудиозаписей "Живой Природы". Экваториальные джунгли. Вопли макак-резус. Перекличка попугаев. Посвист сурков. Извержение Килиманджаро.
Нырнувшее к ним обмягшее, пьяное лицо Шарыгина — "Девочки, с вами все в порядке?" — вызвало только новый приступ.
Лицу было тут же, пантомимическим дуэтом, указано его место и оно, слегка обиженное, всплыло к застолью, а Галка вдруг подумала, что взаимное расположение у людей возникает порой из сущей ерунды, причудливого набора — общего бутерброда, маслины, актера Хабарова, стола. Все это, перемешиваясь, сплетается в невидимую симпатическую нить…
И вот — новое Шарыгинское изгнание. Ножницы для этой нити.
Галка, впрочем, никак не могла для себя понять, как это возможно: вместе с рукой и сердцем предлагать квартиру, чтобы затем, вкусив семейной жизни, не единожды удаляться из нее вон и в скором времени потребовать вон уже свою неудавшуюся половину — любовь вроде как прошла и апельсины окончательно завяли. Извращение какое-то.
И вообще, как это Мироздание в данном случае не сподвиглось еще и на женский заговор? Благодатная тема-то. Женщины против Шарыгина.
А еще Галка подумала, что ничего другого кроме "Аххх!" ей и не остается. Если уж мы (мы, Галина Ивановна Всея Руси), пусть и про себя, кого не попадя упрекаем в дурновкусии и плохой игре, то и сами выбиваться из театральной канвы просто-таки не имеем права. И не можем взять и брякнуть: "Выгнала — и слава Богу! Давно пора!". Не по чину нам.
Не-ет, мы свои закидоны знаем и чтим. Поэтому:
— А с чего вдруг выгнала-то?
Тоже "Аххх!" в какой-то мере.
— Позавчера, помнишь? — ответила, воодушевляясь, трубка. — Отмечали гонорар Кулебабы. Снялся в каком-то сериалишке.
— Не помню. То есть, Кулебабу-то помню…
— Погоди, а ты вообще позавчера-то была?
— Была. На дневной репетиции.
— Ну-у… А мы вечером собрались. После этой… дурной пьески… с чемоданом…
В спектакле "Адюльтер с незнакомцем" Шарыгин играл несчастного приезжего, который случайно ошибся адресом и попал в эпицентр семейного скандала. Герой его был персонаж комический. Дважды — в конце первого и второго актов — он пересекал сцену преувеличенно большими и вместе с тем крадущимися шагами, а все остальное время сидел в шкафу. В этом сидении, пусть и с уморительными монологами в дээспэшный задник, было все же что-то унизительное. Вроде Галкиного задирания мертвых ног. Тем более, на фоне искрометной, бенгальскими огнями брызжущей игры иуды Пескова в центральной роли мнительного супруга.
Кому, значит, чемодан, а кому — муж.
Понятно, что дурная пьеска. Даже так — "пиэска". Еще губу по-верблюжьи оттопырить…
— Ну, отбарабанили… — продолжал Гриша. — Аншлаг, успех… Игорь Борисович, кланяясь, ножкой шоркает… У кого-то из великих подсмотрел… Метит! Метит в Великие! А я голову поворачиваю — ба! Кулибаба! В окно у дальней расписной фанеры ряшку свою просунул… Вот, знаешь, Галюш, никогда не понимал, как с такой физиономией… впрочем… Просунул и просунул. И подмигивает. Натурально, как сказал бы Казимирчик, семафорит. Мол, проставляется. Ну, наши все быстренько-быстренько…
Слушая, как актерский состав во главе с, конечно же, никем иным, как страстным любителем халявы Песковым, приступом брал анонсированный Кулибабой буфет, Галка поймала себя на том, что может, оказывается, делать несколько посторонних вещей одновременно. Может разглядывать замысловатый узор тротуарной плитки — треугольники и круги с короткими волнистыми лучами. Может теребить в кармане ключи, наощупь определяя, какие свои, а какие соседские. Может мимоходом посетовать про себя, что чужой тонкий цилиндрический ключ с прицеившимся к нему мелкозубчатым карликом и выпирает неудобно, и тяжелит.
Между тем, в буфете уже были сдвинуты столы…
— Буквой "Пэ", — бубнил Гриша. — Про разносолы не скажу, но!.. Имелся оливье, имелась селедка. Имелось редкое в наших краях это… на палочках…
— Канапе, — подсказала Галка.
— Во-во. Сидим. Вкушаем. Дорогой наш Игорь Борисович чавкает так, что напрочь глушит Кулибабу. Я, конечно, утрирую, но если бы ты, Галюш, его видела… Хотя я против песковских манер в данном случае ничего не имею, потому как из двух зол Кулибаба — большее. Представляешь, каким соловьем пел! Его наконец-то заметили! Он снялся! Он создал образ отца мафии! Великий образ, который потом назовут классическим. Дон Корлеоне а-ля руссо! И все это мне буквально в ухо. То есть, в одно он, а в другое — Песков с его челюстями…
— Гриш, — решилась перебить Галка, — а ты улицу Ломаную знаешь?