Гай решил, что сейчас он заплачет, но набрякшие веки разошлись, и улыбка неуверенно вернулась на место.
— Надоело, да? Я просто объяснил, почему так быстро смотался из города, даже мамы не стал дожидаться. Вы даже не представляете, какой я на самом деле веселый парень. Честное слово!
— Разве нельзя при желании уйти из дому?
Поначалу Бруно, похоже, не понял вопроса, но потом спокойно ответил:
— Конечно, можно, но мне хочется быть с мамой.
«А матушку держат деньги», — подумал Гай.
— Закурите?
Бруно улыбнулся и взял предложенную сигарету.
— А знаете, когда он тогда удрал из дома — может, это первый раз за последние десять лет, что он ночевал на стороне. Я даже не знаю, куда он, к черту, отправился. В тот вечер я так обозлился — мог запросто его прикончить, и он это понял. У вас никогда не возникало желания кого–нибудь убить?
— Нет.
— А у меня возникало. Ей–богу, бывали минуты, когда я мог убить отца. — Он уставился на свою тарелку с отрешенной улыбкой. — Ни за что не догадаетесь, чем отец увлекается.
Гай не собирался догадываться. Все это вдруг ему надоело, захотелось побыть одному.
— Коллекционирует формочки для печенья! — Бруно разразился пронзительным смехом. — Формочки для печенья, честное слово! У него их тьма–тьмущая — голландские из Пенсильвании, баварские, английские, французские, много венгерских, весь кабинет заставлен. Над письменным столом в рамке — штамповка для печенья в виде зверушек, знаете, какое выпускают в коробках для детей? Он написал президенту компании, так ему прислали полный набор. Век машин!
Бруно рассмеялся и дернул головой. Гай не сводил с него глаз. Сам по себе Бруно был еще занятнее, чем то, о чем он рассказывал.
— Он ими пользуется?
— Печет печенье?
Бруно издал радостный вопль. Извернувшись, он стащил пиджак и швырнул на чемодан. От возбуждения он, казалось, утратил дар речи, но вдруг затих и спокойно заметил:
— Мама всегда говорит ему: «Шел бы ты к своим формочкам».
Пот покрывал его гладкое лицо тонкой пленкой, похожей на масляную. С хозяйским радушием он улыбнулся Гаю через столик:
— Обед вам по вкусу?
— Весьма, — ответил Гай не кривя душой.
— Вам доводилось слышать о «Трансформ компании Бруно» на Лонг–Айленде? Изготовление преобразователей переменного тока?
— Что–то не припомню.
— И верно, с чего бы вам о ней знать? Прибыли у нее, однако, приличные. Хотите делать деньги?
— Не особенно.
— Можно спросить, сколько вам лет?
— Двадцать девять.
— Вот как? Я бы дал больше. А сколько, по–вашему, мне?
Гай исподволь окинул его взглядом.
— Года двадцать четыре, может, двадцать пять, — ответил он, рассчитывая польстить Бруно: тот выглядел моложе.
— Правильно, двадцать пять. По–вашему, значит, я и впрямь смотрюсь на свои двадцать пять с этим… с этой штуковиной посреди головы?
Бруно прикусил нижнюю губу, в глазах его блеснула настороженность. Внезапно он закрыл лоб сложенной лодочкой ладонью — ему было невыносимо стыдно. Он вскочил и подошел к зеркалу.
— Я собирался его залепить.
Гай пробормотал что–то успокаивающее, но Бруно продолжал разглядывать себя в зеркало, выворачиваясь так и эдак в пароксизме самоистязания.
— Никакой это не прыщ, — сказал он гнусаво, — это фурункул. Нарыв. Во мне нарвало все, что я ненавижу. Настоящая язва Иова.
— Ну уж! — рассмеялся Гай.