Нас уводили на стрельбище или в степь, где мы целыми днями постигали снайперские премудрости. С другими преподавателями как-то договаривались и до минимума сокращали второстепенные предметы. И Белых, и Ангара болели за свое дело и, рискуя, сворачивали даже политзанятия. Убедили не слишком расторопного замполита, что бойцы охотно читают газеты и нужную литературу в свободное время и на перекурах. Поэтому удалось сократить изучение всякого политического чтива, брехливых статей о сказочных подвигах красноармейцев и политработников. Были и подвиги, и отчаянное сопротивление отступающей армии, не давшее фрицам парадным маршем двигаться к Волге и Кавказу. Но уж слишком казенно и с явными натяжками подавался любой материал. Поэтому полезнее было провести лишний час на стрельбище или на тактических занятиях.
Получилось так, что на курсах я проучился шесть недель, но полезного усвоил много. Насчет сдачи нормативов по стрельбе проблем во взводе почти не было, ребята стреляли хорошо. Но лейтенант Белых сразу понял главное, чего нам не хватало. Он сделал упор на тактическую грамоту. Умение маскироваться и правильно выбирать место для ведения огня, вовремя исчезать, пока тебя не забросали минами. Помню, меня удивило, что перед любым выходом «на охоту» необходимо вначале, кроме разведки, оборудовать основную, запасную и ложную позиции. После первого, максимум второго, выстрела независимо от результата, надо срочно менять укрытие. А если уложил фрица, особенно офицера, артиллерийского наблюдателя или пулеметчика, то сразу отползать как можно дальше.
— Немцы без ответа такие вещи не оставляют, — рассказывал лейтенант. — После удачного выстрела ждите хорошего минометного огня. Могут и гаубичных снарядов не пожалеть.
Что еще запомнилось из того периода? Трудно давалось неподвижное нахождение в засаде, когда категорически запрещалось двигаться. Мочились, считай, под себя, повернувшись на бок. Потом приходилось стирать белье и брюки. Если припирало с кишечником, выкручивались, проявляя чудеса изобретательности. Дело, как говорится, житейское, но за лишнюю возню и демаскировку нам снижали баллы и снова отправляли в засаду.
Даже перед долгой «охотой» ограничивали себя, когда пили чай или воду (брали фляжку с собой), а особенно избегали плотной еды. Пять-шесть выходов помогли изучить особенности своего организма. Чтобы не лежать голодными, брали с собой хлеб и кусочки сахара, которые нам специально выдавали. Сахар, считалось, обострял зрение.
Как я упоминал, стрельба по мишеням шла неплохо. Но это было, пока мы осваивали тактику и приемы стрельбы до пятисот метров. Проблемы начались, когда передвинули планку до семисот-восьмисот метров и даже до километра. От «километра» пришлось сразу отказаться, потому что уже на семисотметровой дистанции начались сбои. Это расстояние после нескольких стрельб большинство осилили, зато мишени, поставленные на восемьсот метров, поражали менее половины бойцов взвода.
Кому приходилось стрелять из трехлинейной винтовки, знает, какая у нее сильная отдача. Промазав раз-другой, курсанты начинали нервничать. Нарушалось одно из главных правил стрельбы — не целиться долго, так как напряжение сбивает прицел. Бесцеремонные выкрики и ругань помкомвзвода Ангары добавляли нервозности.
— Что ты трясешься, как девка перед случкой? Тьфу, колхозник!
Крепко доставалось за промахи молодым ребятам, особенно Вене Малышко, пареньку из Пензенской области, с которым мы подружились. Оправдывая фамилию, Веня был небольшого роста, до призыва отлично стрелял из малокалиберки. На курсах успешно выполнял нормы на пятьсот-шестьсот метров, но «восьмисотка» ему не давалась. Ангара грозился списать парня с курсов, но это лишь ухудшало результаты хорошего, старательного парня. Доставалось и мне, хотя я шел в первой десятке взвода.
— Егоров, ты долго еще целиться будешь? Это тебе не танкист, который за сто шагов чесался, да никак поссать не мог.
Не выдержав, крикнул в ответ:
— Не стой над душой! И хватит танкиста вспоминать. Насмотришься на них на фронте, если в тылу не прижухнешь.
— А ну встать!
— Да пошел ты на хрен. Не мешай, у меня еще два патрона осталось. Поговорим, когда отстреляюсь.
Ангара, что называется, закусил удила и отстранил меня за неподчинение. Будь старший сержант подлым по натуре, мог бы навесить на меня срыв боевой подготовки. А это пахло не только нарядами или гауптвахтой, а более серьезными последствиями. Но помкомвзвода, хоть и бесцеремонный, грубый, стукачество презирал и ограничился двумя нарядами.
— Оставляй винтовку и шагом марш в городок
Отстранение от стрельб считалось позорным наказанием. Отстраняли новичков за ротозейство, случайный выстрел, когда все шарахались от шальной пули. Однажды отстранили курсанта, неосторожно уронившего винтовку. Мог разбиться дефицитный оптический прицел. Но я ничего подобного не совершал. Нормально стрелял, вложил две пули из трех в мишень и собирался достреливать обойму.
Вечером в учебном взводе было неспокойно. Ребята сидели в курилке и открыто обсуждали поведение Ангары. Говорили, что оскорбления со стороны старшего сержанта лишь мешают учебе. Ангара, проходя мимо, остановился и попытался утихомирить курсантов своим любимым способом — на глотку. Не получилось. Один из фронтовиков рассудительно заметил, не глядя на Ангару:
— Наш помкомвзвода не иначе от контузии не отойдет. Ему бы в санчасть сходить, к доктору. Ну, чего он опять орет?
Лейтенант Белых постарался сгладить ситуацию, но понял, что дело может дойти до политработников и тогда начнется такая тягомотина, что всем станет тошно. Впервые лейтенант выдал на полную катушку своему заместителю. Ангара кинулся было писать рапорт о переводе в любой уходящий на фронт полк, но вовремя сообразил, что лишь наживет неприятности.
Старший сержант немного приутих. А Белых сумел получить через службу тыла десяток снайперских винтовок с оптикой и примерно столько же оптических прицелов, которые вскоре установили на трехлинейки. До этого весь взвод стрелял из 5-7 снайперских винтовок по очереди. Теперь, когда все получили «свои» винтовки с оптикой, результаты значительно улучшились. Мишени на восьмисотметровой дистанции стали поражать более успешно.
Несмотря на сравнительно малый срок учебы, первоначальную снайперскую подготовку я получил. В память крепко врезались несколько простых наставлений и советов, которые я занес в свою записную книжку. Большинство из них оказались дельными и не раз спасали жизнь на передовой, другие не совсем подходили к конкретной местности, некоторые приемы не приживались. Но все это я говорю о своем личном опыте. Книжка не сохранилась, однако пробыла со мной на фронте два года, и почти все я запомнил наизусть. Попробую эти записи воспроизвести:
Пункт первый. Выбирая место для ведения огня, заранее лично осмотри его, подготовь несколько позиций (основную, запасную, ложную). Определи пути отхода, в том числе на случай внезапного обстрела.
Пункт второй. Наиболее важные цели, которые следует поражать в первую очередь: вражеские снайперы, офицеры, артиллеристские наблюдатели, разведчики, орудийные и пулеметные расчеты.
Пункт третий. Нежелательно выбирать место, которое бросается в глаза: купол церкви, водонапорная башня, отдельно стоящий подбитый танк, одинокое дерево с кустарником у подножия.
Пункт четвертый. Позицию для ведения огня предпочтительно выбирать с учетом хорошего кругозора, на возвышенности. Это позволит поражать наиболее важные цели, держать в поле зрения вражеские траншеи и подходы к ним.
Этот четвертый пункт, как я позже убедился, оказался самым неудачным среди наставлений. Любая возвышенность, откуда просматривались немецкие траншеи и тылы, всегда находилась под особым наблюдением. Оптики у немцев хватало, и наблюдатели засекали там малейшее движение. Окопы против минометного огня зачастую не спасали. Холм или курган были заранее пристреляны минометами. Наблюдатели и снайперы нередко гибли при «дежурных» обстрелах, которые вели не только минометы, но и гаубицы, особенно бризантными снарядами или шрапнелью. Они взрывались в воздухе и буквально дождем осколков поражали все живое.