– А на второе – котлеты с горошком или курицу со спаржей?
– Решу после супа.
Вымыв руки, сын вошел в кухню.
– Как ты умудряешься успевать готовить разносолы, если работаешь не меньше, чем мы все? – спросил он, приглаживая волосы мокрыми руками, как привык делать с детства. Этот жест был его «фирменным» – у всех моих детей есть такие, и этим они отличаются от всех остальных людей – ну, помимо ума и красоты, разумеется.
– Дашка же только ночевать приходит, – пожала я плечами. – Если вообще приходит – когда ей готовить-то? Неужели мать может спокойно смотреть, как ее ребенок голодает?
– А переезжай к нам, – с надеждой предложил он.
– Вот уж уволь! Мы с Полиной обожаем друг друга, но на расстоянии. Кстати, – добавила я, наливая борщ в тарелку, – чего ты прискакал-то?
– Как чего – мать родную проведать! – возмутился он. – И пожрать по-человечески.
– Случилось что?
У меня засосало под ложечкой: неужели с Полиной поругался? Признаюсь, сынок у меня – ходок, но до сих пор ему как-то удавалось водить мою невестку за нос и убеждать в том, что он вот уже столько лет верен ей одной. Я такого поведения не одобряю, но что делать, ведь он мой сын!
– Даже не знаю, – задумчиво отрывая кусок от целого батона, ответил он. – Ты помнишь такую фамилию – Кречет?
– Конечно, – кивнула я, испытав облегчение оттого, что речь не о Полине. – Толик Кречет, был у меня такой студент. Очень талантливый мальчик, потом я его ординатором взяла.
– Вот и я думаю – запоминающаяся такая фамилия… Он, кажется, частенько бывал на нашей старой квартире?
– С чего вдруг ты вспомнил?
– Ты только не волнуйся, ладно?
Здорово – именно те слова, чтобы я начинала потихоньку паниковать!
– К нам в отделение сегодня доставили парня, – продолжал Влад. – Я его не видел, но фамилию не мог не заметить.
– Авария? – спросила я.
– Кто-то избил его, причем очень сильно. Славка Афанасьев его лечащий врач.
– Думаешь, это мой Толик?
– Возраст вроде совпадает.
– Ему сейчас должно быть… около тридцати?
– Хотел навестить его и убедиться, но замотался и забыл. А потом, уже в машине, вспомнил. Зря, наверное, тебе сказал?
– Нет, не зря, – возразила я. – Завтра сама схожу.
– А кто к празднованию юбилея будет готовиться?
– Я же говорила, что никакого празднования не будет! Это в двадцать лет весело дни рождения праздновать, ну, в тридцать… Так что забудьте.
– А если это не он?
– Значит, просто навещу больного – что в этом такого?
– Ты уверена, что узнаешь его?
Я в этом не сомневалась. Толя Кречет всегда выделялся в группе – веселым нравом, чувством юмора – добрым, без сарказма, но главное – способностями. Я преподавала у них общую хирургию и почти сразу поняла, что руки у парня растут откуда надо. У Толика была непослушная шевелюра светло-русых волос, внимательные серые глаза и аккуратный нос с горбинкой. Почему-то именно с этой группой студентов-медиков у меня сложились самые нежные отношения, и многие до сих пор мне звонят и даже заходят, особенно накануне праздников. А вот с Толей мы связь потеряли. Что я о нем знаю? Несмотря на близкое общение в течение нескольких лет, он не распространялся о своих делах. У него всегда все было хорошо… Во всяком случае, так выглядело со стороны.
* * *
В отделении травматологии, где работает мой сын, мне знакома добрая треть персонала. Некоторых из них я учила, других представлял мне сам Влад, и они частенько обращались ко мне за консультациями. Так что, решив не отрывать сына от работы, я вошла в ординаторскую и обрадовалась, увидев там Лену Торгашову.
– Анна Демьяновна! – воскликнула она, вскакивая. – Вы к Владиславу Павловичу?
– Нет, Ленок, я, собственно говоря, к Славику…
– А он на операции. Я могу помочь?
– К вам вчера одного пациента доставили – Кречет его фамилия.
– Пойдемте на пост.
Там Лена спросила у медсестры, в какой палате лежит пациент Кречет.
– В четвертой, – ответила та, заглянув в журнал.
– Как его состояние?
– Так себе, – пожала она плечами. – Вроде ничего страшного… Хотя поработали над ним серьезно! Странно, что к нему никто не приходит: уже почти сутки прошли – и ни одного посетителя. Вас проводить? – спросила Лена.
– Не надо.
– Вы знаете этого Кречета?
– Сейчас выясним.
В палате находились пятеро мужчин. Трое играли в домино, один, пожилой, читал журнал. На самой дальней кровати лежал молодой парень. Я узнала его, несмотря на разбитые губы и распухшую скулу.
– Толя?
Навстречу мне распахнулись глаза цвета мокрого асфальта.
– Анна Демьяновна?!
Он дернулся и тут же взвизгнул от боли, как побитый щенок.
– Лежи-лежи, – сказала я, аккуратно поправляя подушку и удерживая его в лежачем положении. – Вот, думала – ты не ты…
– Как вы узнали?
Говорил Толик с трудом, едва разжимая губы.
– Влад рассказал. Мой сын, – пояснила я.
– Я помню, кто такой Влад. Что вы тут делаете?
А он изменился, подумала я. Стал мужчиной, а я знавала его еще мальчишкой с широкой улыбкой и блестящими глазами. И выглядит старше своих лет – складки вокруг рта, во взгляде появилась жесткость, которой раньше не было. Даже его худое, по-мальчишески стройное тело изменилось, обрастя мускулами и раздавшись в плечах.
– Вот, пришла тебя проведать, – улыбнувшись, сказала я. – Медсестра сказала, к тебе еще никто не приходил?
– Так некому приходить-то…
– Как – некому? А мама, сестренка?
Я ничего не знала об отце Толика, но о маме с сестрой он рассказывал, хоть и скупо.
– Мама умерла.
– Прости, я не знала!
Ненавижу такие ситуации: хочешь, как лучше, а вместо этого наступаешь на мину!
– Что случилось?
– Какой-то ублюдок сбил ее на пешеходном переходе. Свет горел зеленый, он был пьян, но… Короче, дело ничем не кончилось.
– Его же судить должны были?
– Я тоже так думал, только следователь сразу сказал, что никто нам ничего не должен. Шуму поначалу было много. Выяснилось, что водитель – сын прокурорши, рапорт ГИБДДэшники через пару суток переписали, и вот уже, оказывается, моя мама перебегала переход на красный свет и буквально сама кинулась под машину! По телевидению репортаж прошел, журналистка вопрошала: доколе, дескать, простые граждане будут гибнуть под колесами богатых и высокопоставленных?.. Помните, как вы говаривали – «гора родила мышь»!
Он замолчал, облизнув пересохшие губы. Я покрутила головой и, не увидев ни стакана, ни бутылки с водой, сказала:
– Погоди минутку!
Сбегала в буфет и купила минералки. Вернувшись, дала Толику напиться – бог знает сколько времени он мучается жаждой. Можно, конечно, поругать нянечек и медсестер, но я, работая в обычной государственной больнице, лучше других знаю, как обстоят дела со средним и младшим медперсоналом. Многое зависит от элементарной чуткости и душевности человека, от его способности к сопереживанию, но, согласитесь, трудно требовать этого от девочки, получающей крошечную зарплату и разрывающейся между десятками больных ввиду нехватки кадров!
Когда Толя с облегчением откинулся на подушку, я сказала:
– Господи, Толя, почему ты мне не позвонил?
– Разве у вас своих проблем мало?
– Ты все это время был один?
Он не ответил. Да и что тут ответишь? В несчастье мы обычно остаемся одни. Хорошо, если семья большая, а если нет? Друзья помогут поначалу, но у всех, как сказал Толя, есть свои проблемы, свои семьи, и нельзя рассчитывать, что они до бесконечности будут тебя поддерживать. За долгие годы жизни (я же в два раза старше этого мальчика!) я усвоила, что нужно научиться просить. Это не воспримут как нытье, не отмахнутся, а наоборот, помогут, если сумеют. Но просить умеют не все, и, к сожалению, не всегда у них есть друзья, способные на расстоянии почувствовать беду и прибежать, приехать, прилететь на помощь.