- Я понимаю. Но не разочаровывай меня, мальчик, - голос Гельма был прохладен, но его обычно спокойные глаза, сейчас были полный тепла и сочувствия. – Соберись.
- Да, я знаю, - Бикбаев медленно выдохнул и вернул на лицо свою обычную улыбку. – Тебе не придется за меня краснеть.
- Трепло, - на чистейшем русском бросил Вильгельм и отпустил его. Дима только фыркнул и, развернув плечи, направился к стойке микрофона.
Влад проводил его тяжелым взглядом и резко выдохнул. Нужно было собраться и работать. И не думать о том, из какой преисподней снова появился Бикбаев. И главное, почему ни одна живая душа не изволила сообщить, кто такой Берг на самом деле. Ну не могли же так быстро забыть о «фабричном парнишке» после оглушительного успеха шоу.
Он слабо помнил, как выполнял указания Солодкого, как прыгал, раскинув руки с разбегу на батут. О, скорее всего этот прыжок будет действительно красиво поставлен. В пропасть с обрыва. И почему-то упорно хотелось обернуться и посмотреть на Димку. На такого незнакомого Димку. Такого не похожего на самого себя. Да полно тебе, Влад, что ты о нем слышал после Фабрики? После того, как его вышвырнули из шоу? После того, как ты дошел до финала и получил третье место? И так и не написал ему ни разу, так и не позвонил, м?
Влад ловил на кончики пальцев невидимых бабочек, бездумно глядя на обтянутый зеленым потолок импровизированной «черной комнаты». По сценарию он даже стоял спиною к спине Димки, всем телом чувствуя его тепло. До истерики хотелось напиться. И оказаться как можно дальше от съемочной площадки. И не слышать совершенно фантастического голоса, поющего: «И не спастись, и ни шагу назад…»
Съемки выматывали. Физически и морально. Дубль за дублем, сцена за сценой. И один только зеленый фон везде. Осточертел до истерики. До настоящей истерики. Может, поэтому, в недолгих и редких перерывах Дима сбегал подальше и жадно курил, впитывая в себя ощущение спокойствия, которое шло от Гельма, молча курящего рядом.
- Как только все это закончится, я напьюсь, - мрачно пообещал Дима во время последнего перерыва, уже ночью. Нужно было снять еще одну сцену и все. Но сил уже не было ни на что.
- Угрожаешь? – мягкий смех Гельма окутал его, словно шалью.
- Констатирую факт. И предупреждаю. Составишь мне компанию?
- Ты за мной не угонишься.
- Посмотрим, - хмыкнул Дима и, выкинув сигарету, вернулся на площадку. Встал в тени, наблюдая за тем, как Влад разговаривает с Солодким. Сколько времени прошло… Они действительно изменились. И теперь чужие. Совсем. Вот только жаль, что сердце больше никогда не горело так, как тогда. Когда обоих вело от близости друг друга, когда не могли удержаться от того, чтобы не коснуться. Гормоны играли и детство в заднице. Каким же дураком он был, если шестнадцатилетний мальчишка смог так вскружить голову, что он потерял всякую осторожность. И, наверное, хорошо, что все закончилось так быстро.
- Дима, на площадку! – Солодкий закончил разговаривать с Владом и принялся озираться, ища его глазами. Все, пошла работа…
...Последняя сцена. Что может быть проще - пройти мимо, едва коснувшись плечом чужого плеча. Кажется, сегодня он просто отвратительно играет, и Сергей выписал ему за это по полной. Остается только отводить взгляд и кивать с кривой усмешкой. Нет, на самом деле все в норме, просто Солодкий привык к тому, что при работе с Соколовским все сцены идеальны и снимаются с первого-второго дубля, но сегодня… Сегодня рядом Димка. И сосредоточиться невозможно.
Ну, давай же!
Сделать шаг, еще один и еще, плечо легонько касается плеча, а расслабленные пальцы - холодных от усталости пальцев партнера. Влад вскинул взгляд на Димку и улыбнулся одними уголками губ.
- Ииии… бабочки! - Солодкий вздохнул в громкоговоритель. - Стоп! Снято!
- Слава Богу, - выдохнул Дима и, не глядя ни на кого, буквально вылетел с площадки. Легкое касание до сих пор жгло кожу, и это ему категорически не нравилось. Похоже, прав был Гельм, когда в одном из перерывов вещал что-то там об «эффекте незаконченного действия». Но так как говорил он на английском, выучить который в совершенстве Диме так и не удалось, то большинство слов он пропустил мимо ушей. А ведь тогда они с Владом так и не стали любовниками. Не успели. Может, поэтому, кажется, что что-то осталось недосказанным. Не… доузнанным. Боже, бред какой…
- Ты должен мне хорошее пойло, - Дима, почти на ходу срывая с себя майку, подошел к Гельму, закончившему разговаривать по телефону. – Очень хорошее и очень дорогое.
- Это не решит твоих проблем, - Гельм кинул взгляд куда-то за его плечо. – Думаю, вам просто нужно поговорить.
- Думай меньше, а то морщины появятся, - огрызнулся Дима, а потом, наплевав на всех, подался вперед, почти прижимаясь к высокому мужчине, пытаясь заглянуть в его глаза. – Гельм, мне нужно расслабиться.
- Все, что тебе нужно, так это выспаться, - тот хмуро посмотрел на него, отмечая видные даже сквозь слои грима синяки под глазами. – Или заняться сексом. И забыть о нем навсегда.
Дима на мгновение замер, не веря своим ушам, и отшатнулся, глядя на него, как на сумасшедшего.
- Псих! – с чувством бросил он и кинулся в сторону. Переодеться и прочь отсюда. И пить, пить, пить, пока весь сегодняшний день не потонет в пьяной дымке.
3.
- Влад!
- Потом, - отмахнулся Соколовский.
- Влад, куда тебя отвезти? Тебя шатает просто, - не унимался дотошный ассистент. Влад поморщился. Правду говорят: всюду правят бал перпомы. В смысле первые помощники. Нигде от них спасения нет.
- За угол, - процедил Соколовский, плюхнув себе в лицо стакан воды, ничуть не заботясь, что по рубашке расплывается мокрое пятно, а по лицу поплыли подтеки грима. Стянув из стопки несколько бумажных полотенец, он принялся старательно стирать с себя краску. Грязные желтоватые разводы на белой в прозрачно-голубых ромашках целлюлозе.
- Не понял…
- Да что не понятного? Бар тут за углом! «Черный апельсин». Спасибо, сам дойду! - Соколовский сунул ему в руки грязную скомканную бумажку. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось с кем-нибудь говорить. Именно сейчас. Именно в этот момент. Просто уйти. Аппаратуру и без него разберут. Он актер, и его работа на сегодня завершена.
Влад сдернул с вешалки свою куртку и рванул прочь. По переходам, между павильонов и студий, мимо охраны. Хоть к черту на рога, только бы подальше.
А внутри бьется-колотится. Димка. Димка. Димка.
Идиот! Как только мог подумать, что такое вообще можно забыть. Можно заставить себя не вспоминать, забросить в самый дальний уголок памяти и не помнить. Но забыть? Забыть того, кто был для него примером, кто просто одним только фактом своего существования изменил жизнь, подтолкнул к принятию решения. Димка слишком много значил для него. Сопляк зеленый, ему ведь шестнадцать на Фабрике уже исполнилось. Он с раскрытым ртом смотрел на Бикбаева, да он в прямом смысле слов на руках носил. Ну и что, что это были совершенно детские игры? Он ради одной Димкиной улыбки был готов горы свернуть.