Итак, в стране разгорелась ожесточённая гражданская война между кланами Кунсунга и Дубинга, в которую радостно включились все представители местной голозадой аристократии, и мама Света окончательно поняла, что ловить ей в Мугабве больше нечего. Сказка закончилась, не начавшись. С помощью одной из дворцовых служительниц, закончившей в своё время институт Патриса Лумумбы в Москве и питавшей к русскому народу самые тёплые чувства, маме Свете удалось бежать из Мугабве и добраться до российского посольства в соседней Замбии. И только оттуда, спустя несколько месяцев, ей удалось улететь в Россию и явиться пред светлые очи бабушки.
Бабушка Нина была женщиной крепкой и блудную дочь приняла, не моргнув глазом, справедливо рассудив, что ребёночек не виноват в том, что у него мать – бесшабашная дура, решившая поискать счастья с африканским принцем. Зато тётя Тамара, уже нацелившаяся на большую квартиру бабушки и не менее просторную дачу в хорошем месте в единоличное пользование, была совсем не рада возвращению сестры. Но с матерью ссориться не решилась.
Надо сказать, что мама Света не так долго трепала нервы родственникам своим присутствием на российской земле. Увы, но Африка для европейца - место гиблое, если вы, конечно, не Лара Крофт и не Индиана Джонс. Климат, знаете ли… Мама Света перенесла серьёзное потрясение, будучи беременной, и все испытанные лишения сказались на ней… Поэтому во время родов ослабленный организм не выдержал. Меня удалось спасти. А вот маму Свету – увы…
Что же касается меня, то я, едва успев родиться, поссорил бабушку и тётю. Почему? А вы не забыли, кем был мой папочка, его африканское высочество Набимото Кунсунга? Был он роскошным чернокожим красавцем ростом два метра, черноволосым и черноглазым, как истинный сын Африки. Вообще-то при такой мощной отцовской генетике глупо было думать, что я получусь светлокожим блондином. Однако, как выяснилось, тётя Тамара питала в этом отношении смутную надежду. Потому как, увидев темнокожего и черноволосого меня, мирно дремавшего на руках у бабули, она закатила скандал, требуя отдать меня куда угодно – в Дом Малютки, в интернат, отправить на родину папочки наложенным платежом, только держать подальше от её семьи это отродье. Меня, то есть. Меня эти вопли разбудили, я открыл глаза – а глаза у меня тоже своеобразные, папенькин карий смешался с маминым голубым и получилось что-то непонятно-лиловое, - так вот, я открыл глаза и завопил, не забыв при этом испортить воздух.
Бабушка Нина величественно выпрямилась и указала тёте Тамаре на дверь, и ближайшие семь лет мать и дочь не общались. А меня бабушка назвала Костей и дала мне свою девичью фамилию. Так я стал Костей Саушкиным.
Бабушка растила меня – и, поверьте, это было нелегко. Я и дня не мог прожить без того, чтобы не устроить какую-либо каверзу и не влипнуть в неприятности. Точнее, они находили меня сами – уж слишком я был приметный. Мало кто мог пройти мимо и не прокомментировать мою внешность. Так что, окончив первый класс, я был известен всей школе, как проказник, драчун и шкода. А вот потом… Потом бабушка заболела.
Я был уверен, что это из–за моих проказ, и впервые в жизни был в полном отчаянии. Я плакал и просил Боженьку не забирать у меня бабушку, клялся, что буду хорошим, вообще самым лучшим, что никто никогда ей на меня не пожалуется…
Увы… Боженька меня не услышал. Бабушке стало хуже – именно тогда она и связалась с тётей Тамарой, попросив её позаботиться обо мне. Тётушка поинтересовалась завещанием, педантично заставила бабушку переписать на неё всю недвижимость и только на этих условиях согласилась меня забрать. И забрала. Только вот не к себе. Как-то моя экзотическая внешность не вписывалась в её представление об идеальной семье.
Так что вскоре после похорон бабушки я оказался в одном закрытом интернате со спортивным уклоном, где и застрял на последующие девять лет. Но я даже рад, что так получилось. Во-первых, я стал серьёзно заниматься спортом – лыжи, спортивная ходьба, даже гимнастика немного, что позволило направить мою кипучую энергию в мирных целях, во-вторых, мы все были там равны, и я никому ничего не был должен, и, в-третьих, моя внешность там никого особо не волновала, так как встречались среди моих однокашников экземпляры, куда более экзотичные внешне. Например – Миха-альбинос. Или Женя, у которого были разные глаза – один карий, второй – голубой… так что меня даже не слишком дразнили из-за экзотического цвета кожи – не принято там такое было.
В общем, в интернате я прижился, и даже то обстоятельство, что моя единственная родня никогда не забирала меня на каникулы, меня не особо напрягало. Хотя иногда тётя Тамара меня навещала, сухо интересовалась успехами, немного рассказывала о муже и сыне и уезжала… а я оставался. И мне всё сильнее хотелось, чтобы она забрала меня с собой. Я уже толком не помнил, что такое настоящая семья, и очень хотел, чтобы мои родные позволили мне быть рядом… Да, наивен я был, как чукотский юноша, и когда после шестнадцатого дня рождения приехавшая с мужем тётя велела мне собирать вещи, я был счастлив. Знал бы я, зачем внезапно понадобился родне…
В общем, тётя привезла меня домой, там наконец-то я познакомился с двоюродным братом – Юриком – жутко избалованным и капризным парнем. Мне выделили комнату и были со мной… милы. А я был так рад, что обрёл наконец семью, что не чувствовал фальши в улыбках тёти и словах её мужа.
А через месяц в дом тёти пришёл неожиданный гость – немолодой мужчина, от которого просто разило властью, деньгами и опасностью – это при моей тогдашней наивности понял даже я. Звали его Павел Иванович. И меня поставили перед фактом, что этот человек хочет меня усыновить. Сказать, что я был ошарашен – значит, ничего не сказать. Конечно, я ни на что не согласился, рассерженный гость ушёл, а дядя с тётей принялись промывать мне мозги на два голоса – мол, Павел Иванович очень богат, что он сможет обеспечить моё будущее – ведь я стану его сыном и наследником… ну и всё в том же духе без перерыва. В конце концов, я сдался и попросил времени на раздумье.
На самом деле я просто хотел удрать из тётиного дома – недвусмысленные взгляды Павла Ивановича даже мне, не знающему жизни, показались подозрительными. И я не сомневался, что стану не сыном этому человеку, а его игрушкой, и когда надоем ему – то просто исчезну с лица земли… и это всё с полного согласия моих единственных родственников. В то время моя наивная вера в то, что тётя и дядя несмотря ни на что желают мне добра, уже серьёзно пошатнулась, а после одного случайно подслушанного разговора просто-таки с треском рухнула.
Обычно я ночью сплю, как убитый, но в тот раз я проснулся, потому что мне дико захотелось пить – даже не понимаю, с чего. Возможно, это было такое проявление проснувшегося инстинкта самосохранения… Я потихонечку встал и бесшумно отправился на кухню – будить и беспокоить родню мне не хотелось.
Но тут я заметил узкую полоску света под дверью дядиного кабинета и доносившиеся оттуда голоса дяди и тёти. Я был тогда хорошим мальчиком и знал, что подслушивать нехорошо. Но мне показалось, что в разговоре прозвучало моё имя… Поэтому я плюнул на моральные принципы и бесшумно, как индеец, подобрался к неплотно закрытой двери.
Разговор действительно шёл обо мне.
-Долго этот паршивец будет упрямиться, Тома? – сердито шипел дядя. – Павел нервничает… Ты понимаешь, что если Костя не согласится, моя фирма окажется в заднице?
- Понимаю, - вздохнула в ответ тётя, - но я уже по-всякому его уговаривала – ни в какую.
- Не понимаю, - проворчал дядя, - зачем Павлу нужно добровольное согласие? Вколол бы щенку какую-нибудь гадость – и привет. Всё равно эти игры на полгода максимум.
- Где мне понять такие изыски, - с некоторым неудовольствием проворчала тётя. – И вообще - неужели нет другого выхода? Костя всё-таки мой племянник, пусть бы и дальше жил в интернате. А с восемнадцати лет мы его содержать не обязаны.
- Дура! – прошипел дядя. – Если Павел на него запал – нельзя противоречить! Это страшный человек! Он нас разует, разденет и по миру пустит! Или ты хочешь, чтобы наш Юрик в таком положении оказался?