Мужчина и девушка склонились над столом–монитором, и пошла работа. Вопросы–ответы. Варианты атак на грузовые терминалы. Количество бойцов в атакующих группах. Типы используемой взрывчатки. Схемы охраны. Места сосредоточения людей и личностные характеристики того или иного чиновника, которого можно было втемную использовать в деле подготовки к операции.
Так продолжалось два часа подряд. Девушка, которая поначалу держалась несколько настороженно и с некоторым превосходством, к концу разговора, признала старика за равного. Ингрэм, он же Охотник, мастер террор–атак, в молодые годы попивший столько крови главе корпорации «Великобритания», что Когсвелл объявил за его голову очень солидное вознаграждение, напротив, при каждом слове Эфы морщился и пренебрежительно ухмылялся. И когда гостья сказала о том, что информации полученной от старика ей достаточно, и она уезжает, стоящий рядом Ингрэм, улыбнулся, и ребром ладони быстро и четко, наработанным движением, ударил ее по шее. Не ожидавшая подвоха и расслабившаяся Эфа, как подкошенная рухнула головой на экран компьютера, потеряла сознание и скатилась на пол.
Старик взглянул на девушку, укоризненно покачал головой, посмотрел на компьютер, свернул схемы космопортов и при этом сам себе все время хмыкал:
— Детский сад, в самом деле… Террористы чертовы… Малолетки безмозглые… Громкие прозвища, а толку нет… Тоже мне, Сопротивление… Кучка дебилов…
Экран монитора погас. После этого, Ингрэм включил наручный коммуникатор, и когда прошло соединение с вызываемым абонентом, спросил:
— Вы уже здесь?
— Да, — ответили ему.
— Груз, как обычно, примете с черного входа.
— Понял вас.
Коммуникатор отключился, а Генри Ингрэм, он же Охотник, или человек чертовски на него похожий, взвалил тело Эфы, по корпоративному паспорту Изабеллы Витгенштейн, на плечо, и спустя пару минут передал ее сотрудникам MI5, ждущим его во внутреннем дворе бара.
Корпорация «Евразия». Планета Киев. 2925 год.
— Пшел вон! Щенок! — командир батальона подполковник Серегин бросил эти злые слова и вновь уставился в свой тактический планшет, который лежал перед ним.
Тот к кому он обращался, высокий и молодой темноволосый парень лет двадцати в полевом темно–коричневом камуфляже «Киевских Гренадеров», с погонами лейтенанта, посмотрел на комбата с нескрываемым презрением. Затем, он резко, со скрипом, повернулся на каблуках ботинок и, как на параде, печатая шаг, покинул штаб.
Лейтенант вышел на плац, свернул на ровную пластобетонную дорожку уходящую влево, и не замечая никого вокруг, направился по ней. В глубокой задумчивости он шел до тех пор, пока его не остановил радостный окрик:
— Лыков, стой!
Голос принадлежал однокурснику и другу лейтенанта по военному училищу Сергею Афанасьеву. Радивой Лыков, а именно так звали молодого офицера, остановился и обернулся на окрик. К нему подбежал ловкий и подвижный человек невысокого роста, с небольшой склонностью к полноте, так же как и Лыков, носивший звание лейтенанта и униформу 3–го гренадерского полка евразийской армии. Афанасьев по дружески толкнул своего друга в бок и зачастил:
— Ты чего, дружище? Идешь и ничего не слышишь. Зову тебя, зову, а толку ноль. Комбат за что–то распял? Так ты не переживай, наше дело такое, что сегодня огреб, а завтра благодарность и премию получил. Кстати, жаль, что тебя вчера с нами не было. Мы к девкам ездили. Ох, и заводные же подруги…
— Серега, походу, я попал, — прерывая говорливого друга, произнес Лыков и понурился.
— Не понял, а ну–ка излагай подробней, — когда была необходимость, Афанасьев мог быть очень серьезен и сейчас, он понял, что Радивой не шутит.
— Пока наш ротный в отпуске, я за него. Меня комбат в штаб вызвал. Приказал через час поднять роту, загрузиться в десантные боты и выдвигаться в Смирнов.
— Нафига? Там ведь ни полигонов наших, ни объектов. Самый обычный рабочий городок, шахты по добыче угля и предприятие по переработке.
— Я ему тот же самый вопрос задал, а он ответил, что требуется помочь органам правопорядка. Задача: разогнать забастовку, задержать тех, на кого мне укажут, и показательно расстрелять зачинщиков беспорядков.
— И ты, конечно, вспылил?
— Да.
— Дальше, слово за слово, кулаком по столу, — сказал Афанасьев. — И про то, что в штабе ведется постоянное видеонаблюдение с трансляцией в штаб полка, ты тоже забыл?
— Да.
— Ну, ты и дундук, Лыков. Полудурок, каких свет не видывал. Нет бы, согласиться, а потом подойти к комбату на плацу и объяснить, что эта работа не для тебя. Серегин человек правильный, понял бы тебя и другую роту на задачу кинул, а теперь ему отступить нельзя, контрразведка работает четко и за тобой, наверное, уже выехали. В общем, у тебя есть полчаса и мой тебе совет, дружище, беги со всех ног. Отсидишься где–нибудь в лесах, а там видно будет.
— Нет, — покачал головой Лыков.
— Что нет!? — вскипел Афанасьев. — Сейчас повсеместно чистка рядов идет. Каждый под колпаком, а ты отказался выполнить приказ. Это не «губа» и не разжалование в рядовые, а трибунал со всеми вытекающими последствиями. Думаешь, тебя кто–то прикроет? Хрена лысого! У комбата семья и четверо детей. Он, как и все мы, в долг живет, на кредиты корпорации. И как ты думаешь, кто ему дороже, родные дети или борзый лейтенант, возомнивший о себе непонятно что и желающий жить по чести и совести?
— Мне не нужна защита, — произнес Радивой. — Сам за все отвечу, а бежать не стану, потому что это бесполезно. Найдут. А помимо меня еще и батальон пострадает. Будь, что будет.
Афанасьев оглянулся по сторонам: плац, дорожки, здания казарм и никого из посторонних рядом. Он шмыгнул носом, вновь хлопнул друга по плечу и сказал:
— Может быть, ты и прав, что не бежишь. Будут допрашивать, делай упор на то, что находился в состоянии наркотического или алкогольного опьянения. Тебе это зачтут как смягчающее обстоятельство. Если повезет, то дадут лет десять рудников. С твоим здоровьем и прививкой «Шапиро—Амунда—Суркова» лет пять ты протянешь без фатальных последствий. А потом, я постараюсь тебя вытянуть, есть у меня некоторые связи в системе исправительных заведений. Верь мне, вытащу тебя. Ты меня в училище прикрывал, от уродов с мощными кулаками прикрывал, ты мой единственный друг, и я про это помню. Бывай!
Афанасьев еще раз оглянулся и направился в сторону штаба, а немного пришедший в себя после перепалки с комбатом Лыков, пошел в офицерское общежитие для холостяков, проживающих на территории части. Здесь он написал пару писем дальним родственникам, находящимся на другой планете корпорации «Евразия», и попробовал позвонить своей девушке, которая проживала в том самом рабочем городке Смирнов, куда он отказался вести свою роту. Однако коммуникатор произнес, что связь с городком прервана по техническим причинам. Оставалось написать записку и надеяться на то, что пока не появились контрразведчики и военная полиция, он успеет отправить ее через офицеров батальона в Смирнов.
Но, вместо этого, осознав, что все бесполезно, никому его записки и письма уже не нужны, а жизнь всего за час непоправимо изменилась, он в очередной раз проклял свою горячность и идеализм, и вспомнил свою прошлую жизнь. Счастливое детство в семье провинциального чиновника среднего ранга и хорошая престижная школа. Веселая юность, туристическая поездка на лишенную атмосферы прародину человечества планету Земля. Мечты о военной карьере. Вступительные экзамены, показавшиеся ему легкими, жесткий профотбор и вот, он кадет военного общевойскового училища имени Валерия Бурыкина, героя, во время покушения на первого президента корпорации, закрывшего его своим телом. Трехлетняя учеба и изматывающие тренировки в полевых условиях: горы, леса, моря и открытый космос. Наконец, окончание училища, две маленькие звездочки на погон и на этом удача покинула Рудивоя.
Сначала, во время перелета с материка на материк, в авиакатастрофе погибли родители, решившие сделать ему приятный сюрприз и летевшие на его выпуск. Затем похороны и жестокое столкновение с реальностью, от которой его ограждали мать и отец. Семейные кредиты и долги, свалившиеся на него, замкнутый круг, из которого не выбраться. Хочешь жить? Возьми в долг у корпорации и продолжай на нее работать. Умер. Не беда, твое ярмо примут дети и внуки. Вроде бы и демократия, а присмотришься, настоящий рабовладельческий строй. Все было плохо, а теперь последний удар судьбы, отказ выполнить прямой приказ вышестоящего командования и за это скорая и неизбежная расплата.