Отобедал до осоловения да и привалился к нагретому камню – переваривать. Заодно ноги помыть и портянки на теплом камне просушить. Ноги теперь для меня – главный орган в организме. Хорошо еще я догадался сапоги обуть, а не кроссовки. Сейчас бы от этих кроссовок одни ошметки остались бы и свалянные убитые носки.
Так хотелось подольше остаться у этого водопада – в озерце под ним я еще десяток крупных рыбин видел. Но не ко времени курорт разводить. Топать надо. Определяться с местом. Меня дома ждут.
Горы на взгляд стали выше и дальше. Вроде я на верном пути – в долины спускаюсь. Главное, выйти к людям, а там до Москвы добраться уже не проблема. Или до Калуги. А от Калуги до родительского хутора уже совсем просто. Деньги у меня с собой есть. На билет хватит. А не хватит, так телеграмму пошлю отцу, тогда и вернусь домой даже от Владивостока.
К исходу второго дня наткнулся наконец-то на натоптанную широкую тропу, почти дорогу. Следы в основном звериные – странные такие копыта, скругленным трилистником. Передние – подкованные. Да и следы узких колес четко говорили мне, что люди тут точно есть, раз они что-то возят. А возят они какие-то камни – их много тут по обочине валяется. Рядочками такими с перерывами. По обе стороны пути, что характерно. Видать, с кузовов нападали.
Поднял такой камушек, посмотрел – ничего не понял. Камень как камень. Серый с искоркой. Меня не учили в камнях разбираться. Я все больше по живому. Или уже совсем с готовым железом…
Попил водички из термоса – холодная еще, и потопал в приподнятом настроении по дороге этой вниз. Вверх почему-то не захотелось.
К закату вышел я на избушку на курьих ножках, что стояла чуть в стороне от дороги. Мог бы и не заметить, если бы не крутил головой по сторонам, как истребитель. Ответвление от дороги шло зигзагом и большими кустами было как бы замаскировано. Да и не накатано особо.
Заимка на небольшой полянке у тонкого ручейка маленькая совсем. На двух широких пнях стоит на метр от земли. Пни эти на куриные лапы точно похожи своими раскоряченными корнями. Крыша в два ската. Дверь и одно волоковое окошко закрытое, почти под самой крышей. Дверь заперта просто на приставную палку враспорку – от зверей, не от людей.
– Ну, и где тут Баба-яга? – спросил я пространство. – Банька мне сейчас точно не помешала бы.
Пространство мне ничего не ответило.
Варя́ на ужин нехитрый супчик на допотопной керосинке, не переставал удивляться приютившему меня домику. Видно, действительно места тут глухие, раз такие заимки стоят, как в уральских лесах. Стол, колченогий табурет и полати – вот и вся обстановка. Полка еще под самой крышей с небольшим запасом соли, спичек, макарон, травки сушеной типа чая, сушеных же овощей… Мясо, видать, тут в лесу добывают – в коробке медной жести с притертой крышкой небольшая банка черного пороха, дробь, круглые пули и плоские капсюли. Немного всего – зарядов на десять. Но мне и этого выше крыши, спасибо вам, добрые люди, только у меня и ружья-то нет.
После сухомятки последних дней жутко хлёбова хотелось. Вот и варю что-то вроде лукового супчика. Овощи местные. Сыр еще московский с бутербродов.
Бабы-яги, как и ее внучки, ни в домике, ни окрест него не нашлось, но чувство того, что я самый настоящий Ванька-дурак, меня не покидало. Сюр какой-то… Сказка для малышей младшего студенческого возраста. Одно утешало, что люди тут все же есть. Оставил же кто-то припасы в этой заимке. Только вот люди ли? – сомнение грызло. Как бы не орки с альвами…
И эти еще трехпальцевые копыта. Нет на Земле таких гужевых животных. Это я точно знаю.
Несмотря на все непонятки, спал я в эту ночь как убитый. Может, потому что дверь прочная на железном засове. Даже то, что какие-то блохи меня кусают, понял только перед тем, как проснуться. М-да… Это далеко не Рио-де-Жанейро. Впрочем, как там в бразильских фавелах с блохами обстоит, я не знал. По «Дискавери» это не показывали. Может, еще хуже.
Настроение у выспавшегося организма прекрасное. Вот что значит вкусного жидкого да горячего похлебать и выспаться как следует в безопасной обстановке. Шел я по лесной дороге и напевал «Вечную любовь» Азнавура, пока не понял, что мне в спину пристально смотрят. Оборвалось мое пение на словах: «Я уйти не мог, прощаясь навсегда». Оглянулся поспешно. На фоне зеленых кустов орешника стояла и смотрела на меня во все синие анимешные глазищи девчонка-пигалица лет двенадцати-тринадцати, держа в руках веревку, к которой была привязана за рога вполне земного вида белая коза. Ноги босые. На худом тельце просторный сарафан на лямках. На голове косынка, из-под которой выбиваются соломенного цвета локоны. Ну, чисто Сольвейг из этого… «Пера Гюнта».
«Блондинка, натуральная», – отметил я про себя, как будто это что-то проясняло.
Больше никого вокруг не было, и я успокоился. Улыбнулся, шутовки отвесил киношный мушкетерский поклон, приспособив вместо шляпы с пером скромную синюю беретку с китайского рынка.
– Прекрасный день, барышня, не находите, – поприветствовал я ее. – Не подскажете мне, как мне найти ближайшее жилье? А то я долго иду уже…
И так большие глаза ее стали еще больше. Она переступила босыми ногами, почесала лодыжкой об лодыжку, пожала худыми плечиками, но ничего не ответила.
– Парле ву франсе?.. Шпрехен зи дойч?.. Ду ю спик инглиш? – перебрал я вслух возможные варианты, хотя не знал как следует ни один язык из мною же обозначенных.
Так… В школе у меня был английский, в академии – немецкий. Но не более. Хотел еще спросить, понимает ли она азербайджанский, но, взглянув на ее европеоидные черты и особо на радикальную блондинистость, понял, что этот язык она точно никак не поймет. Я и сам знал на нем только пяток самых расхожих фраз, которых в школе нахватался от детей вертолетчиков.
Потом мемекнула коза, совсем по-нашему. По-земному.
Девочка наконец-то произнесла несколько фраз, но… я такого языка точно не знал. Посмотрел внимательно на ее уши, но они были спрятаны под косынкой. Может, она альва или, как еще в книгах пишут, эльфийка?
Постучав себя по груди кулаком, я представился:
– Савва.
Понятливая девочка ткнула в меня пальчиком и повторила:
– Савва.
Я обрадованно закивал. Есть контакт!
Но дальше не заладилось. Свое имя она называть отказалась, хотя и поняла, чего я от нее хочу. Повернулась и пошла вниз по дороге, таща за собой упирающуюся козу.
Оглянулась и призывно махнула ладошкой. Типа «иди за мной».
Я и пошел. А что еще делать в такой ситуации?
2
И вот уже почти год живу я на этом горном хуторе. Был бы кто сам не хуторским – с тоски бы тут сдох. А мне ничё так, привычно. За работой не скучашь, а всю работу на хуторе не переделать по определению. Язык местный освоил. Разговорный. Поначалу на уровне «моя твоя не понимай», а потом пошло… Сейчас я вполне бегло болтаю на рецком.
Страна эта горная называется Рецией, а язык – рецким. А гора, на которой я материализовался, – Бадон. По преданию, когда-то на ней жили боги. Потом за что-то обиделись на людей и ушли. Куда? Кто знает?
Хозяин хутора оказался кузнец. Я у него, соответственно, молотобоец. Потому так легко и вписался в местную жизнь, языка вообще не зная. На второй день услышал знакомые металлические звяки. Сунулся в кузню, что на отшибе стояла, дальше сортира от дома, чтобы, значит, в случае чего постройки не попалить. И застал я там картину ругани двух братьев-хозяев. Младший ковал. Старший молотом бил. Но корчила его какая-то хворь, и бил он не так, как нужно было кузнецу. Вот один и ругался, а второй оправдывался, как я понял по интонациям.
Я подошел, молча отобрал кувалду у старшего. Посмотрел в упор на младшего. Тот кивнул и ударил молоточком по разогретой железке, я туда же кувалдой стукнул. И так еще пару раз, после чего младший старшего с кузни прогнал. И мы с младшим доковали колодезный ворот уже вдвоем. Хитрый такой ворот – граненый, выгнутый в обе стороны.