Он хорошо помнил Алексея Фомина, высокого крепкого мужика. Они вместе не раз бывали на учениях областных сил МЧС. Фомин отличался от других могучим здоровьем и железной выдержкой. Казалось, ничто не могло застать его врасплох. А тут…
Он отключил запись: все разговоры со штабом МЧС записывались на пленку в автоматическом режиме.
— А что случилось-то, Слава? Говори как есть, я «уши» убрал.
— Да черт его знает. Пульт вдруг вспыхнул. А Лешка упал на него. Пока оттащили да потушили… Он успел сильно обгореть.
— Ну дела…
— Сейчас посмотрим пленки, похоже, он принимал какое-то сообщение. Не знаю. Еще не разобрался.
— Понял, Слава. Держи меня в курсе.
— Хорошо.
Силантьев снова нажал кнопку записи.
— Серпухов. Обо всех изменениях обстановки докладывайте незамедлительно. Представьте подробный рапорт о случившемся телефонограммой. Как поняли?
— Область, вас понял. — Ковалев нажал «Отбой». Связь прервалась.
Где-то в это время по Серпухову мчалась машина «скорой помощи», в которой вчерашний выпускник мединститута, молодой тощий парнишка, и фельдшер — угрюмый мужик лет сорока — пытались спасти жизнь Алексея Фомина. «Газель» трясло на кочках, фельдшер тихо ругался, придерживая пальцем толстую иглу, норовившую выскочить из локтевой вены. Пластиковый мешок с физраствором болтался на крючке капельницы. Врач ловил редкий пульс умирающего и лихорадочно перебирал в голове список средств, стимулирующих сердечную деятельность. Этот список был длинным, но рядом, в его сознании, высвечивался другой список: то, что имелось в чемоданчике. Второй перечень был куда короче. Раз в десять. Наконец сознание зафиксировало совпадение в списках. Он положил руку Фомина на носилки и стал набирать лекарство.
* * *
Десять часов тридцать восемь минут. Аэродром «Дракино».
— База! Борт сорок один ноль восемь. Высота девятьсот пятьдесят. Готов к выполнению летного задания. Как поняли меня, прием!
Диспетчер Филонов, худой мужчина с землистым лицом, с отвращением поморщился и задавил в пепельнице короткий окурок. Боль в желудке постепенно нарастала. Что поделаешь, язва. Профессиональная болезнь авиадиспетчеров. И то, что он работал на маленьком аэродроме, к которому были приписаны всего два «Ми-8» и несколько легких самолетов, ничего не меняло. Ровным счетом ничего.
Прежде чем ответить, он потянулся за открытой пачкой и достал новую сигарету. Машинально засунул ее в уголок рта и чиркнул зажигалкой.
— Борт сорок один ноль восемь, я база. Выполнение летного задания разрешаю. Погодные условия — без изменений. Дует с запада, Саныч! Бросай их и уходи на четыре километра. Как понял?
— База, понял вас. Есть бросать.
Пилот, не оборачиваясь, поднял правую руку: большой и указательный пальцы сложены в колечко. Инструктор с кошачьим лицом хлопнул его по плечу: мол, понял, и распахнул наружную дверь.
К шуму двигателя, заполнявшему объемистое брюхо вертолета, присоединился шум винтов. В таком грохоте не разобрать ни слова.
Он посмотрел на здорового «перворазника» — того самого, у которого было девяносто. По лицу было видно, что мужик немного напряжен. Но он не нервничал. Есть такая тонкая грань — между напряженной собранностью и легкой паникой. Так вот, паники в глазах у «без десяти центнера» не было. Этот все сделает как надо. Не забудет ни слова из того, что сказал инструктор перед прыжком. Он сам шагнет в притягивающую бездну, может быть, выругается про себя для бодрости, благо его никто не слышит.