Направленность: Смешанная
Глава 1
Меня часто спрашивают: как я стал таким? Я не знаю, что ответить… Может быть, я таким стал не сразу, а постепенно. Мой мозг и мое тело медленно мутировали в этом направлении, а ДНК выкручивались в другую сторону, пока я не стал тем, кем сейчас являюсь. Может, в период полового созревания мои гормоны сошли с ума, или при рождении добавилась какая-то лишняя хромосома. Может, просто звезды так сошлись при моем зачатии. А может быть, осознание того, кто я, пришло совсем недавно, в тот момент, когда я встретил настоящую любовь.
Сейчас, вспоминая себя тогдашнего, я думаю, что кто-то постоянно подавал мне сигналы, пытаясь дать мне понять, что я не такой, как остальные мальчишки моего возраста. Первый тихий звонок я услышал лет в тринадцать-четырнадцать, но тогда я не придал ему значения.
Шел обычный урок: скучный, нудный и никому не интересный. Пожилая учительница тыкала указкой в белую ткань, натянутую на доску. На ней тускло мерцало звездное небо. Дверь в кабинет открылась, и в дверном проеме появилась наша медсестра.
- Так! По трое в мой кабинет. По алфавиту. Прививки по распоряжению директора.
Я сразу запаниковал. Объяснялось это просто: я до дрожи в коленях, до тошноты, до бешеного сердцебиения боялся врачей и всего, что с ними связано. О таком психологи говорят: детская психологическая травма или «боязнь белого халата». Надежда, что про меня забудут, что моя вечно предпоследняя фамилия будет пропущена подслеповатой и старой учительницей, теплилась где-то глубоко в душе. Сжавшись в комок, я проводил взглядом первую тройку ребят. Через десять минут в класс вернулся радостно улыбающийся Бехтерев. Петька Бехтерев - звезда и надежда нашей школы. Петька Бехтерев - любимчик учителей. Петька Бехтерев - тайная любовь всех наших девочек. Даже толстушка Якутова тащилась за ним после уроков, делая вид, что им по пути. Наверное, он был красив. Увы… время стерло из моей памяти его лицо. Осталось только воспоминание о его идеальности, не больше. Ему было плевать на мое существование, как и мне на его. У меня была своя компания, компания тихих троечников, и в ней не было места таким как Бехтерев.
- Ну, как? - услышал я вопрос Иванова, Петькиного соседа по парте.
- Нормально!
- Колют в руку?
- Неа! В задницу! У медсестры такие руки холодные. У меня даже задница от холода пружинила.
Вот тут меня первый раз торкнуло. Моя бурная фантазия нарисовала мне кабинет врача и Петьку со спущенными штанами. У него была отличная фигура для четырнадцатилетнего подростка. Он не только участвовал во всех возможных и невозможных научных олимпиадах, но и активно занимался спортом. Не то, что я: худой, бледный и навечно освобожденный от занятий физрой.
Я сидел за партой, как вкопанный, и боялся пошевелиться. Внизу живота набух тяжелый ком, щеки и уши горели, а перед глазами маячила голая задница моего одноклассника. Мое воображение рисовало ее мне такой, как я видел у мужика в рекламе нижнего белья. Тогда я совершенно не знал, что с ней можно делать, поэтому почему-то представлял на ней руки нашей медсестры. Только дома, после снятия напряжения в ванной, меня, наконец, отпустило. На следующий день, глядя на сидящего на парте и красующегося перед девочками Петьки, я просто равнодушно отвел глаза.
Не знаю, было ли это первым предупреждением. Может, первый звонок был в пять лет, когда я как завороженный наблюдал за продавщицей, раздевающей мужской манекен за стеклянной витриной магазина. Не знаю, но скорее всего я тогда видел просто большую куклу.
Может, это случилось в семь, когда мы с тетей смотрели «Грязные танцы». Я с восторгом глядел на Патрика Свейзи, танцующего полуголым на бревне. Правда, тогда я увлекся танцами. Я видел танец, а не голого Патрика. Наверное…
Душная трешка на последнем этаже двенадцатиэтажной башни. Лето. Вечер. Весь день дом накапливал жар, и вот теперь он щедро делится им с нами. Родители моего друга Толика уехали на дачу, разумно оставив за старшего двадцатитрехлетнюю Ленку. Ленка, старшая сестра Толика, в свою очередь свалила на какую-то свою дачу, сказав перед отъездом: «Спалите хату, приеду урою!» - обращаясь к нам с Толяном.
Первым, кого позвал Толька на вечеринку, был, конечно, я. По словам моей тети, мы дружили с ним с колясок. После счастливых лет в песочнице и на качелях бок о бок, мы отправились в детский сад, где наши кровати и горшки тоже оказались рядом. Школе удалось нас разлучить. В первый же день нас рассадили по разным партам. Было тяжело, но мы выдержали. Наши родители давно не общаются, а мы с Толиком продолжаем оставаться друзьями.
Как в доме оказался парень из параллельного класса, я не знаю. Пришли и наши одноклассники: Танька, Ленка и Вовчик. Было скучно. Играла какая-то попсятина, мы ели купленный шоколад, потягивали принесенное кем-то из дома дешевое сухое вино из пакета и болтали. Вовчик лапал хихикающих девочек, хватая их за худенькие коленки. Мы с Толькой смотрели журнал с рекламой женского нижнего белья, найденный в комнате Ленки. Звонок в дверь напряг всех. Толик сделал вид, что ему похуй. Я хорошо знал друга и сразу понял, что он пересрал. Толик робко подкрался к двери и взглянул в «глазок».
- Толян! Открывай, сука! Я знаю, что у тебя предки свалили! - услышали мы из-за двери.
Это был Сева, старшеклассник и по совместительству сосед моего друга. Ему было лет шестнадцать. Не по годам рослый, вечно улыбающийся и вечно пристающий к девочкам. Этакий юный бабник. С Севкой пришел еще один парень, его одноклассник, и Катька, не то его девушка, не то подруга. С их появлением вечеринка стала приобретать, наконец, вид вечеринки. Шторы были плотно зашторены, включили неяркий «интимный» свет, музыка заиграла громче. Севка тут же пригласил одну из наших девочек танцевать. Вовчик тоже последовал его примеру и пригласил Катьку. Это не было похоже на танец, в моем понимании. Скорее это были обнимашки и прижимашки с покачиванием под музыку.
Родители Толяна были людьми непьющими и интеллигентными, поэтому выпивки в доме оказалось просто завались. Облапав обеих наших одноклассниц в танце, Севка предложил взять из бара бутылку. Конечно, Толяну было ссыкотно, но вино кончилось, продать нам его в магазине точно не продадут, да и денег у нас было негусто, поэтому после недолгого колебания он достал из бара початую бутылку. Ей оказалась литровая бутылка виски. Про культуру питья тогда мы не знали, поэтому принялись разливать теплый вискарь в рюмки и закусывать его недоеденным шоколадом.
- Чё скучаешь? - тяжело плюхнулась рядом со мной на диван Катька. Ей было шестнадцать, и она казалась мне тогда почти взрослой и почти женщиной. Высокая и худая, но с уже вполне устоявшимися женскими формами, Катька будоражила мое пьяное воображение. Я ненадолго завис на ее грудке, нагло выпирающей из тонкого сарафана, поэтому ответил не сразу.