Португалец был извещен о своей участи. Его кинули на спину в заранее подготовленную не очень глубокую могилу, накрыли прозрачным пластиковым листом и начали забрасывать грунтом. Как только первые комья упали на лицо португальца, он сделал паузу в почти непрерывной череде мультиязычных ругательств и явно решил заняться срочным переосмыслением своей неконструктивной позиции. Через очень небольшой промежуток времени он стал надрывным голосом задавать риторические вопросы, намекавшие на готовность к компромиссу. Проклятые русские не отвечали и продолжали свое грязное дело. Когда земля полностью накрыла его лицо, он начал пытаться судорожно двигать обездвиженным телом и ранеными конечностями. Из-под слоя красной глины стал доноситься жуткий, глухой непрерывный вой умирающего страшной смертью животного. Земля над ним шевелилась, и это делало всю сцену еще более нереальной. Русские завернули наверх края пластикового листа так, чтобы они торчали наружу, и сели передохнуть, не отрывая глаз от секундомера: вопрос времени при проведении подобного мероприятия был очень важным, и даже небольшое промедление могло привести к нежелательному результату. Поэтому спустя примерно минуту воспитанные спецназом изуверы дружно потянули за края пластика и вернули португальцу возможность дышать и видеть солнечный свет. К их сожалению и разочарованию, из могилы смотрел невидящими и полными животного ужаса глазами окончательно и полностью сошедший с ума человек.
— И кто бы мог подумать! — удивленно прокомментировал Капитан.
— Да, выглядел он вполне брутальным, — подтвердил Майор, — ну что ж, по крайней мере сумасшедшие должны попадать в Рай.
— Ты уверен?
— Конечно, нет! Я тебе что, твою мать, Папа Римский?
После констатации сумасшествия контрабандиста они не стали убивать его и даже сделали пару укрепляющих уколов и вложили в руки контейнер с водой. Опознать их или кого-либо еще он смог бы не скоро — слишком много проводков перегорело в его голове, — а потому лишать его жизни они сочли непрофессиональным и нецивилизованным. Швейцарца они любезно попросили пройтись до Кафимы на своих двоих и заодно сообщить кому надо о проблемах португальца: до заката оставалось несколько часов, и он вполне успевал это сделать. Они также дружески посоветовали ему взять брошенную альбиносом штурмовую винтовку и по прибытии в Кафиму рассказать властям историю о нападении бывших партизан, ставших бандитами, — после чего ждать контакта по поводу камня. На всякий случай они кинули в «Лэндровер» швейцарца две гранаты: противотанковую и осколочную. Бедная машина не знала, подпрыгнуть ли ей, или просто разлететься на куски, а потому сделала и то, и Другое, ознаменовав конец своей жизни смрадным костром с черным столбом дыма. Дым неестественно смотрелся на фоне ярко-синего африканского неба, но вполне сочетался с сожженной многие годы назад бронетехникой. При гулком звуке взрыва к черным дырам люков сгоревших броневиков в панике бросились несколько косолапых ангольских варанов. Мерцая во тьме железных проемов красными глазами, ящеры не осмелились появиться до наступления темноты, несмотря на призывный запах свежей крови.
Русские офицеры связались с Аналитиком, подтвердили кодовой фразой, что все в порядке, упаковали оружие, спрятали алмаз и, в последний раз проинспектировав состояние португальца, завели свой потрепанный УАЗ. В кабине летала жирная муха. Капитан прихлопнул ее на лобовом стекле: стекло треснуло. Капитан выругался по поводу неувядающего качества советских автомобилей и с хрустом включил передачу. Через час они уже сидели в вертолете, летящем к побережью Атлантики. В стране с отсутствующей национальной системой контроля полетов подобный маршрут — достичь океана и потом лететь вдоль берега до огней Луанды — был пусть и более долгим, но гораздо менее опасным, чем путешествие над тысячей километров саванны.
Незадолго до наступления коротких африканских сумерек сцену вышеописанного столкновения почти накрыла длинная тень. Стервятники, уже терзающие кишечник бельгийца, захлопали крыльями, гнусно загалдели, задергали безобразными вонючими клювами и бросились прочь. Тот, кто появился у знака «15-й километр», издалека заметил черный дым догорающего джипа. Он внимательно осмотрел следы недавнего боя. Его отталкивающе красивое и правильное лицо не выразило никаких эмоций при виде пустого черепа бельгийца и сгоревшего «Лэндровера». Не торопясь он подошел к сумасшедшему португальцу и, взяв его лицо в свои руки, огромными глазами заглянул в его глаза. Португалец крикнул — то ли от боли, то ли от ужаса — и запрокинул голову. Осмотревший его поднялся: он узнал все, что ему было нужно. В его способности входило умение мгновенно видеть все зрительно испытанное живым, мертвым или, как в данном случае, сошедшим с ума человеческим существом. Единственное, что для этого требовалось, — неповрежденные глаза. По счастью, стервятники еще не успели добраться до глаз португальца, что нередко становилось судьбой раненых, оставленных на поле боя в Африке. Обладатель удивительных способностей последний раз осмотрел место недавнего преступления, обнюхал следы мочи русских и швейцарца, по привычке раздавил проползавшую мимо кобру и направился к Луанде.
На 15-м километре опять наступил покой. Его животные обитатели занялись своими ежевечерними делами, совокупляясь и поедая друг друга. Цикады с новой силой заскрипели жесткими крыльями, призывая половых партнеров посетить свое жилище — сухие ветви одинокого баобаба. Когда перед самым закатом приведенные швейцарцем ангольские полицейские пришли забрать португальца, они обнаружили, что он мертв. Они были удивлены тем, что вездесущие стервятники, гиены и даже насекомые полностью проигнорировали труп, который, при других обстоятельствах, неизбежно оказался бы настоящей находкой для представителей африканского животного мира. Они обнаружили и еще одну странность: у трупа отсутствовали глаза, и, к их повторному удивлению, стервятники здесь были ни при чем.
Глава 2
Майор и Капитан недаром относились к Аналитику с уважением, но в то же время и с некоторой опаской. Аналитик происходил из прекрасной интеллигентной семьи. Его родители были преподавателями гуманитарных наук, от них он унаследовал способности к языкам и, собственно, аналитический склад ума. В отличие от своих соратников по ангольской миссии ГРУ он не прошел школу спецназа и даже не служил срочную службу в Советской Армии. Будучи романтиком по натуре, он с детства мечтал о путешествиях. Во времена коммунизма для путешествий по миру необходимо было работать дипломатом или военным. Аналитику хватило связей отца-профессора и собственных умственных способностей, чтобы попасть в элитарный Военный Институт, где готовили военных переводчиков и юристов. Ему не хватило номенклатурности, чтобы стать дипломатом. В отличие от него дети партийных вождей, например, уже в шестнадцать лет могли хвастаться знанием будущей страны пребывания и даже той или иной конкретной должностью при советском посольстве.
Людям же менее благородного происхождения приходилось довольствоваться тяжелой работой преимущественно в армии или КГБ в горячих точках вроде Анголы, Афганистана и Эфиопии. В эти дыры детишки номенклатуры попадали либо ненадолго — для героической отметки в личном деле с целью дальнейшего быстрого продвижения по службе, — либо, опять же ненадолго, в качестве наказания суровым родителем (естественно, генералом, министром или партийным вождем) за какую-нибудь шалость вроде пьяного дебоша в одном из немногих московских ресторанов или разбития сердца дочки не того человека.
Аналитик не расстраивался по поводу того, что в Советском Союзе одни люди были более равными, чем другие. Он хорошо учился. Он был атлетически сложенным симпатичным парнем и пользовался неизбежной популярностью у московских невест. Избрав в качестве основного иностранного языка португальский, он в возрасте семнадцати лет получил звание младшего лейтенанта и после года изучения этого предмета был отправлен на «практику» в Анголу. Как и все подобные «практиканты», Аналитик был в восторге. Конечно, приходилось болеть малярией и дизентерией, выводить глистов всевозможных размеров и модификаций, трястись от страха во время обстрелов южноафриканцев и выбираться из засад, в которые иногда попадали колонны ангольской армии. Зато это была настоящая романтика, о которой мог только мечтать молодой человек из Советского Союза, надевший в восемнадцать лет пятнистую форму иностранного производства без знаков различия. Возвращаясь в Луанду с советниками после операций, он мог распивать невиданные доселе спиртные напитки с такими же сопливыми оболтусами, как и он сам, отвечать на щедрые авансы молодых жен пожилых полковников и чернокожих девушек и тратить очень немалую по советским меркам зарплату в долларах на экзотические игрушки вроде видеомагнитофонов и кассет с шедеврами мирового кинематографа и порнографией. Неизбежно он и его безусые товарищи сравнивали себя с наемниками в бельгийском Конго и французским Иностранным Легионом. Да, бывало тяжело, но никогда не было скучно.